Я слышу от Гастона Томсона, что бывший председатель палаты депутатов Думер жалуется не без горечи, что никто не подумал обратиться к его услугам. Отец многочисленного семейства, которое он с мадам Думер воспитали с большим достоинством, очень активный и прилежный сенатор, сыновья которого доблестно исполняют свой долг в армии, Думер, конечно, заслуживает, чтобы его не оставляли в загоне. Я прошу его прийти ко мне поговорить. Я нахожу его, как это с ним бывает, сильно склонным к критике. Он сурово отзывается не только о Мессими и Мильеране, но и о генерале Жоффре. Он считает, что главнокомандующий – очень хороший инженер, но никак не стратег и даже не тактик. Он желал бы, в особенности если правительство покинет Париж, получить назначение, безразлично какое, при генерале Гальени, к которому питает большое уважение. Я прошу Мильерана постараться исполнить его желание.
Но сколько лиц предлагают свои услуги! Даже писатели, в том числе самые крупные, поскольку они вышли из того возраста, в котором могли бы сражаться в первых рядах, как Психари или Пеги, и глядеть в лицо смерти, требуют для себя чести служить в тылу. Еще 31 июля Эдмон Ростан обратился ко мне с весьма трогательным и благородным письмом, в котором предложил свое сотрудничество. Он писал, что с радостью примет скромное место секретаря. Анатоль Франс, превратившийся из нигилиста-дилетанта в страстного шовиниста – не знаю, надолго ли, – обратился к нам с просьбой разрешить ему служить простым солдатом. Ему позволили носить красивый новый мундир в городе книг. Сегодня я получил письмо Пьера Лоти: «Вот уже больше месяца я, не осмеливаясь еще обратиться к вам, тщетно пускал в ход все свои связи, чтобы добиться хотя бы малейшего военного поста и продолжать служить своей стране. Но я наталкиваюсь на уставы, а главным образом на зависть двух-трех мелких начальников, которые не могут простить моего имени. Однако я уже близок к тому, чтобы получить место при генерале Гальени; сегодня академия наук обратилась к нему с настоятельным ходатайством, и он, по-видимому, понял, что для страны будет хорошим примером, если Пьер Лоти отдаст себя выполнению долга перед родиной. Не будете ли вы добры замолвить ему словечко, которое окончательно убедит его, и, быть может, также словечко Оганьеру, для того чтобы он не возражал?..» Конечно, я сделал это, и Пьер Лоти получил скромное место, которого он добивался.
Другие писатели, историки, профессора, ученые, философы, как то: Эмиль Бутру, Ганото, Лависс, граф де Мен, Морис Баррес, Анри Лаведан, Леви-Брюль, Жозеф Бедье, Ол-лар, Виктор Баш, – добровольно мобилизовали себя, не только для того, чтобы призывать страну к терпению и энергии, но также для ответа на всяческую клевету, которую некоторые не в меру усердные немецкие профессора позволили себе распространять против Франции под видом доказанных фактов. Никто из этих добровольцев из интеллигенции не думает, конечно, отрицать большие заслуги немецкой науки. Но когда она утверждает, что старые легенды нашего бретонского цикла отчасти родились на правом берегу Рейна, или что готика была занесена во Францию из Германии, или что империи Гогенцоллернов и Габсбургов не ответственны за войну, то, пожалуй, неплохо, что во Франции нашлись люди науки, которые в то же время люди честные и дают отпор этим рискованным фантазиям.
От Мильерана и офицеров связи я узнал, что нам пришлось снова уступить территорию на нашем левом крыле и что поэтому нет больше речи о немедленном переходе снова в наступление. Военный министр снова снесся по телефону с Жоффром и после этого разговора считает отъезд правительства и мой неизбежным и безотлагательным. Ему, как и мне, неизвестно, что армия фон Клюка начинает отклоняться от своего первоначального направления. Мильеран заявляет, что мы не можем оставаться в Париже дольше завтрашнего вечера. Он не может взять на себя ответственность на более поздний срок. Он считает невозможным для себя, как и для меня, присутствовать на поле сражения, даже в первой его фазе. Присутствие правительства в Париже – слишком большое искушение для немцев. Мильеран посоветуется еще с генералом Гальени, но говорит, что заранее уверен в его ответе, этот ответ будет тот же, что ответ Жоффра. Однако я продолжаю возражать и оставляю за собой право потребовать нового обсуждения вопроса в совете министров.
Министр сообщает мне убийственные детали. Все остававшиеся у нас надежды погибли. Мы отступаем по всей линии. Армия Монури быстро отходит в укрепленный лагерь. Для усиления ее будет сделана попытка снять 4-й корпус, находящийся севернее Вердена, и перебросить его в Париж.