На службе Франции. Президент республики о Первой мировой войне. В 2 книгах. Книга 2

Вечером Мильеран сообщил мне по телефону, что в Шампани мы действительно пробили брешь и прошли через нее неизвестно с каким количеством войск, но потом вынуждены были отступить через эту самую брешь. Больше ничего не известно, но и этого достаточно, чтобы вызвать во мне смертельную тревогу, которая не покидала меня всю ночь. Что сталось с теми тремя дивизиями, которые, как нам сообщали, перешли за неприятельские позиции? Если они были отведены назад, то, наверное, понесли огромные потери? Вероятно, многие из наших попали в плен? Эти мысли не дают мне покоя, причиняют мне жестокие страдания. Я вспоминаю сияющие лица публики на сегодняшнем собрании в министерстве общественных работ, вспоминаю, как Жюль Гэд в порыве чувств жал мне руку и говорил: «Как хорошо вы сделали, что послали привет нашим войскам!» Бедная благородная армия, бедная дорогая страна…

Четверг, 30 сентября 1915 г.

Утром невозможно было получить никаких известий от главной квартиры. Я велел телефонировать генералу Пелле.

Он заявляет, что еще ничего не знает, кроме того, что мы через открытую брешь продвинули пехоту, кавалерию и артиллерию, что наше наступление было остановлено и, несомненно, не все вернулись назад.

Под мрачным впечатлением этих известий министры собрались на заседание. В полдень явился Эрбильон с бюллетенем. Он принес известие, что через брешь прошли не три дивизии, а три бригады. Цифра наших потерь неизвестна.

Немецкое радио до сих пор молчит. Если бы мы потерпели неудачу, тяжелую или легкую, неприятель не преминул бы протрубить об этом на весь мир. Правительство все больше приходит к убеждению, что необходимо срочно отправить войска в Салоники для ободрения наших друзей. Бельфорская бригада, которую Жоффр согласился отпустить для этой цели, будет готова к отплытию не раньше 6 октября и сможет прибыть на место только 12 или 13 октября. После длительной дискуссии было решено, что Делькассе поедет в Англию со следующим поручением: настаивать на том, что в военных интересах нельзя позволить болгарам опередить сербов; далее, объявить, что мы немедленно отправляем в Салоники одну бригаду из Франции; потребовать освобождения наших двух дивизий в Галлиполи, как нам это было обещано (Гамильтон все еще отказывается отпустить их); подчеркнуть, что мы приложим все усилия, чтобы собрать еще войска, но что мы, естественно, должны в первую очередь считаться с насущными потребностями нашего фронта; установить совместно с английским правительством окончательную цифру войск, необходимых для охраны железной дороги, ведущей от Салоников к сербской границе.

Так как Делькассе только вчера решился телеграфировать в Петроград относительно требуемой сербами помощи русских войск, я предложил в совете министров, что сам буду телеграфировать императору. Все одобрили мою мысль. Я тут же составил текст телеграммы, и правительство приняло его.

Затем Альбер Тома излагает свою производственную программу. Рибо возражает против того, что в ней производство снаряжения предусмотрено до середины лета 1916 г. Он находит это преувеличением и убежденно заявляет: «Война не будет длиться так долго, она не может продолжаться дальше весны». «Увы, – говорю я, – откуда вы это знаете? Лучше предусматривать самое худшее». – «Да, но, если она так затянется, никто из нас не останется здесь».

День близится к концу, а я все еще не имею никаких известий с фронта. Наконец, в семнадцать часов я узнал через германское радио и от Эрбильона, что, к счастью, через брешь прошли не три дивизии. Немцы утверждают, что прошла одна бригада, которую они уничтожили, причем взяли в плен 800 человек. Эрбильон говорит, что прошли только некоторые части авангарда, причем, во всяком случае, не всех трех видов оружия; мы не потеряли ни одного орудия. К тому же германский бюллетень составлен далеко не в победоносном тоне.