— Мать родная! Вот не думал, не гадал, что к тетке Параске на рождество попаду. Она уже лет двадцать, с той поры как выскочила замуж за матроса, живет в Феодосии. Обрадуется, наверное, если заявлюсь в гости. В каждом письме кличет: приезжай да приезжай, вот и приеду.
— Думаю, времени в гости ходить у тебя не будет, — насмешливо заметил Булавин. — А фрицы окажут тебе такое горячее "гостеприимство", что теткин адрес забудешь.
— Не забуду! — отмахнулся Климук. — У меня память не то что у сынка твоей матери.
— Как же так, а говорили, что в Севастополь идем? — удивляется пулеметчик Чаленков.
— Мало ли что говорят люди, — возражает ему его напарник Бондарев, скуластый суровый мужчина, обладающий незаурядной силой и с отеческой нежностью опекающий своего юного товарища. — Командиры знают, что делают; немцы, вишь, ждут нас в Севастополе, а мы шасть в Феодосию — и заявимся к нам с тылу.
— "Заяв-в-и-мся"! — насмешливо протянул сосед пулеметчиков пожилой красноармеец Птахин. — Ходила кума в гости, да честь там оставила… Сначала до берега доберись и Феодосию займи, тогда и рассуждай, а то видишь, как море разъярилось…
— Ничего, главное — не дрейфь, — усмехнулся Бондарев. — Смелость города берет, возьмем и мы Феодосию, коль приказали.
Обсуждая новость, красноармейцы покидали кубрик. Поднялись на палубу и мы с политруком.
Море вновь разыгралось не на шутку. Даже тяжелейший крейсер подбрасывает. Многих укачало. С трудом пробираемся по обледенелой палубе к комбату. Ледяной коркой покрылись борта и корабельные надстройки, Передвигаться можно, лишь крепко держась за что-нибудь.
У Николаенко собрались командиры рот и отдельных подразделений. Комбат подошел к карте, приколотой к обшивке каюты, и, обведя карандашом Феодосию, кратко сообщил:
— После высадки наш полк очищает от фашистов центральную и северо-восточную части города. Затем с юга атакует гору Лысая. Семьсот шестнадцатый полк наступает вдоль шоссе на станцию Сарыголь[15]
, с ходу захватывает ее и движется на Лысую с востока. Двести пятьдесят первый горнострелковый полк очищает юго-западную часть города, овладевает мысом Ильи и высотами, примыкающими к городу с северо-запада…Комиссар батальона напомнил, что успех операции решают люди, поэтому нужно, чтобы каждый красноармеец проникся важностью задачи и чтобы подвиг каждого из них незамедлительно становился известным всему батальону.
— Шире используйте рукописные листовки, — наставляет комиссар. — Не забывайте о раненых. Ни один из них не должен остаться без помощи.
С совещания расходимся молчаливыми и сосредоточенными. Поднимаемся на палубу. Нас оглушают отчаянные крики. Оказывается, шедший позади нас эсминец наскочил иа мину. Он тонет у нас на глазах, а с ним уходят в морскую пучину несколько сот десантников. Ближайшие к эсминцу корабли спешат на помощь, но спасти тонущих при такой волне задача, как я убедился, чрезвычайно трудная. От мысли, что на месте несчастного экипажа могли оказаться мы, стало не по себе. Все подавлены: ничего нет страшнее и горше, чем быть свидетелем гибели товарищей и не иметь возможности помочь им. Страстно захотелось поскорее добраться до берега.
Спустился в кубрик. Здесь взводные агитаторы читают вслух "Памятку бойцу, идущему в десант".
С Митрофаном Васильевичем, парторгом Вековым и комсоргом роты Гришей Авдеевым обсудили порядок проведения партийного и комсомольского собраний. Митрофан Васильевич неожиданно предложил провести открытое партийно-комсомольское собрание.
— Времени, товарищи, в обрез, — заявил он, — а повестка общая.
Нам понравилось предложение, не возражал и комиссар батальона.
Собрание открыл Веков. Глуховатый голос выдает волнение парторга. Предоставив слово Митрофану Васильевичу, он напряженно слушает его.
— Над героическими защитниками Севастополя, — говорит политрук, нависла смертельная угроза. Наш священный долг — прийти им на помощь. Поэтому полк вместе с другими частями должен высадиться в Феодосии и ударить по фашистам так, чтобы они забыли о Севастополе. У коммунистов и комсомольцев есть одно преимущество перед остальными воинами — право быть впереди. Помните об этом, товарищи!
— Комсомольцы, — с юношеской страстностью заявил Гриша Авдеев, — не отстанут в бою от коммунистов!
Выступление своего вожака комсомольцы поддержали дружным одобрительным гулом.
Выступили почти все коммунисты и комсомольцы, и каждый клялся с честью выполнить воинский долг. Когда парторг Веков предложил принять решение, поднялся Бочков, выпрямился во весь свой немалый рост и возмущенно закричал:
— А что нам, беспартийным, нельзя сказать?!
— Почему же нельзя, товарищ Бочков? — удивился Митрофан Васильевич. Говорите.