На службе Отечеству

— Товарищи! — взволнованно забасил Бочков. — Нетто мы, беспартийные, не горим желанием выполнить свой долг?! Мы тоже хотим так бить заклятых фашистов, чтобы от них мокрое место осталось. У меня сердце щемит, как вспомню, что на пороге дома фашистские изверги застрелили мою жену и ранили мальчонку… Так дайте ж мне до фашистов добраться, вот этими руками готов душить их, сукиных сынов! Вот этими! — повторил Бочков, потрясая огромными кулаками.

— Верно говорит! — прорвался сквозь шум трубный голос сержанта Малышко. — Все мы горя хлебнули! Раз коммунистам такая привилегия — идти впереди, принимайте и меня в партию!

— И меня! — басит Бочков. — Я тоже хочу идти в бой коммунистом!

— И меня! И меня! — Взволнованные бойцы вскочили с мест.

— Что делать? — Растерянный парторг поворачивается к Митрофану Васильевичу: — Не можем же принять вот так сразу?

— Почему не можем?! — Широкая, довольная улыбка осветила смуглое утомленное лицо Митрофана Васильевича. — Пусть все, кто хочет идти в бой коммунистом, напишут сейчас заявления. После боя мы выполним необходимые формальности. А пока будем считать всех условно принятыми. Согласны, товарищи коммунисты?

— Согласны! Согласны! — дружно поддержали политрука члены партии.

Молодые бойцы, не состоявшие в комсомоле, воодушевленные единым порывом старших, заявили, что они тоже хотят идти в бой комсомольцами.

— До конца жизни буду помнить это необыкновенное собрание! взволнованно сказал Митрофан Васильевич.

— Я тоже. Только утвердит ли политотдел принятое решение?

— Утвердит, обязательно утвердит. Я уверен, люди в бою докажут свое право быть коммунистами…

Старшина Санькин с гордостью доложил, что все бойцы обеспечены двойным боекомплектом патронов и тремя ручными гранатами. Он страшно обиделся, когда я вместо похвалы выразил неудовлетворение проделанной работой. Старшина, безусловно, раздобыл боеприпасов больше, чем нужно для начала боя, но я считал, что рота должна быть обеспечена хотя бы на ближайшие сутки: этого требовали, как мне казалось, особые условия боя в городе. К сожалению, комбат Николаенко меня не поддержал. Выслушав мою просьбу, он возмущенно воскликнул:

— Вы что, лейтенант, в верблюдов хотите превратить бойцов? Тогда я приказал старшине сразу после высадки организовать сбор трофейных гранат, автоматов, винтовок и патронов к ним: я не забыл, как выручали они нас в боях на Смоленщине. Когда я рассказал об этом Митрофану Васильевичу, он, усмехнувшись, заметил:

— Боевой опыт — лучший учебник. Он учит не повторять ошибок.

Занятый подготовкой роты к высадке и к бою в условиях города, я забыл о рогатых минах, поджидавших корабль, о качке и о морской болезни. Но когда в четвертом часу ночи все дела были закончены, внимание снова сосредоточилось на разбушевавшейся стихии. Чтобы отвлечься, решил узнать, как будем высаживаться.

— Смотря по обстановке, — неопределенно ответил комбат. — Может, на катера пересядем, а может, крейсер сумеет подойти к причалу.

Такой ответ меня не удовлетворил. Решил поговорить с опытным моряком, но командиры, занятые делом, не склонны были вступать в разговор. Наконец, ухватив за бушлат старшину 1-й статьи, я крикнул, стараясь перекрыть шум моря:

— Скоро ли Феодосия, браток?

— Скоро, — ответил старшина и, вырвавшись, побежал по палубе, широко ставя ноги.

Сколько я ни всматривался, очертаний берега не видел. На раскачивающейся палубе невозможно устоять. Признаться, мне, сухопутному человеку, было страшновато глядеть на набегающую волну, трудно поверить, что она не накроет корабль. Чуть не цепляясь руками за палубу, потащился к Митрофану Васильевичу.

— Что это море так разъярилось? — пытается шуткой прикрыть свое беспокойство Митрофан Васильевич, но тревожные нотки выдают его. — Тебе не кажется, что наше путешествие затянулось? Ведь в такой темноте немудрено сбиться с курса.

— А приборы на что?

— Все же на суше надежнее: заблудишься, постучишь в ближайшей деревне в окошко — и тебе точно укажут, куда путь держать.

— Феодо-о-о-сия! — закричал кто-то на палубе.

— Где? Где? — послышались голоса. — Ни черта не видно! Мы выскочили из укрытия.

— Где Феодосия, товарищ?

— Во-о-он два огонька, — показал моряк.

Пристально вглядываюсь и вижу два мерцающих огонька.

— Почему вы считаете, что это Феодосия?

— Подводные лодки указывают нам направление на вход в гавань.

Огоньки приближаются.

Наконец в бинокль я разглядел туманные очертания города.

— Эх, маяк бы зажечь! — сказал моряк, наблюдавший по левому борту. Он где-то здесь, слева от входа в порт: еще в июне мы по нему ориентировались, когда заходили в Феодосию.

Внезапно с берега полоснул яркий луч.

— Гляди-ка, — радостно воскликнул Митрофан Васильевич, — маяк зажегся!

— Это не маяк, маяк правее. Кто-то со скалы нам сигнал подает. Вот лихие ребята![16]

С командного пункта передали:

— Начать высадку!

Осветительные ракеты на берегу взлетали с прежней методичностью.

— Так, — удовлетворенно констатирует капитан-лейтенант, — пока все идет как по маслу: фрицы нас, как видно, не обнаружили.