На службе Отечеству

Не обращая внимания на смущение и шутки раненых, женщины быстро раздевают их и уносят или уводят в большую комнату, где, обвязав забинтованные участки тела клеенкой, заботливо и осторожно, словно маленьких детей, трут их давно не мытые тела мочалкой, смывают мыльную иену теплой водой. Бойцы постепенно успокаиваются, блаженно крякают и спокойно ждут, когда их, переодетых в чистое белье и халаты, возьмут в палаты.

Я поглядываю на хлопотливых, взмокших от напряжения женщин. Чувствую прилив сыновней нежности. Вот такими заботливыми и самоотверженными мы видели наших женщин с первых дней пребывания на фронте, где они, не обращая внимания на свист пуль и осколков, оказывали помощь раненым, выносили их с поля боя. Один мудрый человек метко подчеркнул, что война в равной мере облагает данью и мужчин, и женщин, по только с одних взимает кровь, а с других — слезы. Следовало бы добавить, что современная война берет с женщин двойную дань: и слезы, и кровь.

На следующий день меня осмотрел нейрохирург. Несколько дней пролетело незаметно, тем более что большую часть времени я спал.

Скучать раненым не приходилось. Нас навещали рабочие и работницы тульских заводов, школьники; приносили подарки: папиросы, носовые платки, рассказывали о работе; школьники пели, читали стихи. Особенно частым гостем был старый токарь Митрофан Васильевич Хрусталев. Однажды он пришел в сильном возбуждении. Потрясая газетой, торжественно объявил:

— Наши бомбили Берлин!

Новость так обрадовала, будто сообщили о взятии города.

Из газеты "Коммунар", которую мы зачитывали до дыр, узнали, что фашистские армии получили жестокий отпор на дальних подступах к Ленинграду, у стен Таллина, восточнее Смоленска, под Киевом и Одессой. Особенно радовали сообщения, что наши войска продолжают атаковать врага в районе Ярцева. Очень хотелось узнать, как там идут дела, кто командует ротой, живы ли Стольников, Охрименко, Петренко, Федя и другие бойцы, которые ходили в ту роковую для меня атаку. Я выпросил лист чистой бумаги и написал письма Стольникову и Петренко в надежде, что кто-нибудь из них еще в роте.

Нашу офицерскую палату обслуживает медицинская сестра, высокая, статная, черноволосая красавица Маргарита. Все раненые радуются, когда она входит в палату. Даже тяжелораненые, поймав ласковую улыбку Риты — так мы звали ее между собой, — перестают стонать, приободряются. Особенно приворожила она молоденького лейтенанта — танкиста Володю Синицына. Ранение у него тяжелое. Парнишка очень страдает, выгладит изможденным.

Осунувшееся красивое лицо его приобрело восковой оттенок. И лишь светло-серые глаза не сдаются: в них отражается живейший интерес к товарищам по несчастью, ко всему происходящему вокруг. Просыпаясь по утрам, он не забывает поинтересоваться у соседей, как они чувствуют себя. Когда из-за резкого ухудшения состояния здоровья командование госпиталя решило поместить лейтенанта в отдельную палату, он решительно заявил:

— Нет, вы уж не разлучайте меня с товарищами.

И начальник отделения, видя, как огорчен Синицын, отменил распоряжение.

Володя буквально оживает при появлении сестры: безжизненное лицо его освещается слабой улыбкой; преодолевая одышку, он пытается шутить. Рита, заметив, как благотворно влияет ее внимание на Синицына, обойдя палату, обязательно присядет рядом с койкой лейтенанта, ласково поговорит с ним, прочитает письма от его матери и сестренки. После таких встреч лейтенант преображался. Узнав, что до войны Рита училась на историческом факультете Тульского пединститута, Володя попросил познакомить его с историей Тулы.

— Решил поселиться здесь после войны, — пошутил он. Однажды под вечер Рита вошла в палату с пачкой мелко исписанных листов и, подойдя к койке Синицына, объявила:

— Ну, наберись терпения, лейтенант: сегодня начну лекции по истории моего города. Сам напросился.

Мы дружно заявили, что тоже хотим быть слушателями.

— Конечно, Рита, это всем интересно, — обрадовался лейтенант.

Медленно вышагивая между койками и стараясь оставаться в поле зрения Синицына, Рита начала свою первую лекцию вопросом:

— Знаете ли вы, кто старше, Москва или Тула?

— Москва, конечно, — послышались уверенные голоса.

— Не совсем так, — улыбнулась сестра. — Наша Тула на целый год старше Москвы. Историки утверждают, что Тула известна. с 1146 года. Так что скоро мы будем отмечать 800-летие нашего города. Поначалу он был заложен в нескольких километрах от современного, на реке Тулице, правом притоке Упы. От Тулицы произошло и его название. А знаете ли вы, — снова спрашивает Рита, — что до 1503 года Тула являлась личным владением ханов Золотой Орды? В четырнадцатом веке, например, ею владела жена хана Джанибека, которую звали Тайдула.

— Вот оно что!.. Тогда понятно, откуда восточная красота тульских девушек, — пытается острить сосед Синицына, намекая на смуглую кожу и слегка скуластое лицо Риты, но, встретив ее сердитый взгляд, оправдывается: — Простите, сестра, виноват…