На службе у царя Боспора

И все же я уснул. Но даже во сне парил над черной зыбкой толпой, слышал гул голосов и морского прибоя, приказы, крики, возгласы, какой-то шум, будто что-то рухнуло с высоты и глухо ударилось о камень во мраке. Когда шум затих, все вокруг залило солнцем. Сияя в синем безоблачном небе, оно жарило, выжигая очи, бомбардировало ослепительно белыми пятнами света. С трудом открыв глаза, тут же прячусь от яркого сияния за тыльной стороной ладони: в открытую ставенку и, правда, меня слепит солнце. Осознаю, что проспал до полудня и нервничаю от того, что свою часть уговора не выполнил. Мне надлежало с утра быть во дворце и рассказать Левкону о заговоре и заговорщиках, предложить царю путь к спасению и удержанию власти. Беда-беда...

Собирался впопыхах, без омовения и завтрака, только оделся и подпоясался. Когда спускался по лестнице в полумрак, чуть не упал, споткнувшись о чье-то тело.

— Пазака?! — слышу сонный голос Авасия и присаживаюсь на ступеньку, чтобы привыкнуть к сумраку первого этажа.

Искрит кресало, и огонек масляной лампы освещает моих воинов и заваленную почти до потолка какими-то тюками комнатушку Лида. Сам он, сидит у входа и протирает заспанные глаза. Мне все и так понятно: значит, награбленное сюда притащили, а посему нужно быстрее валить отсюда, пока всех нас не уличили в разбое. Вот они доказательства!..

Лид, напротив — не суетится и выглядит счастливым. Лыбится, обнажив крупные зубы.

— Пазака, у нас все получилось!

— Вижу, — бурчу в ответ и показываю пальцем на заваленную барахлом комнатку, — это тут зачем?

— А куда? — спрашивает Лид.

Машу рукой, понимая, что сейчас обсуждать с ним этот вопрос без толку. А может, я все преувеличиваю? Лид — парень не промах, сам с усами, как станут говорить в будущем. И наверняка знает, что делает...

— Купцы пойдут к царю?

— Пока не знаю, нужно на площадь сходить, послушать разговоры и подсказать им, если сами не догадаются.

Лид разгладил складки на своем хитоне, подпоясался широким поясом и вопросительно взирает на меня. Его миссия еще не окончена и мне остается только подтвердить это:

— Иди и узнай.

Чтобы Авасий не увязался за ним, придерживаю сколота за плечо:

— Ты пойдешь со мной.

— Да, пазака, — отвечает Авасий и выходит из дома вслед за Лидом.

Иду за ними, сокрушаясь о том, что отдыхать в удобной постели куда приятнее, чем кого бы то ни было спасать. Даже если этот кто-то и царских кровей...

***

Ни купцы, ни царедворцы Левкону ничего о ночных беспорядках в городе еще не рассказывали. Когда я вошел к нему, царь безмятежно вырезал что-то из дерева. Едва владыка увидел меня входящим в свои покои, как лицо его скривилось и вместо традиционного ответа на мое приветствие, государь спросил:

— Ты уже привел своих номадов17?

Я просчитался, не ответил владыке по существу. Сказал бы правду, что мол, вновь открывшиеся обстоятельства помешали моему отъезду, не пережил бы столь неприятные минуты перед царем, так нет — задал в ответ вопрос:

— Государь, кто охраняет тебя? У входа остались мой воин и твой старый раб. Дворец пуст, а на агоре говорят, что царь Боспору не нужен. Толпа хочет народовластия, и кто-то из твоих аристопилитов эти настроения подогревает медью...

— Остановись, Фароат, ты верно немного не в себе! Знаешь, что обычно случается с теми, кто распускает дурные слухи? — мрачно спросил Левкон. Пока я соображал, как выкрутиться из столь щекотливой ситуации и вернуть расположение владыки, царь, скупясь на эмоции, равнодушно обвинил меня во всех мыслимых и немыслимых грехах: — Говорят, ты безумен, и жена покинула тебя. Утверждают, будто ты с утра до ночи куришь каннабис18 и поносишь Зевса. Уверяют, что ты развратник и в порту не осталось ни одной гетеры, с которой бы ты не возлег. Но самое страшное, — сказал он — то, что уважаемые люди утверждают, будто ты собрался привести к Пантикапею своих номадов, чтобы восстать против меня...

Едва царь приступил к перечислению моих прегрешений, вместо того, чтобы внимательно слушать, я стал готовить оправдания, мол, кто-то пустил в ход клевету, все же выползла из темных и вонючих нор мразь и грязь — вся эта шайка тупоголовых, завистливых, жадных царедворцев! Когда речь пошла о моем намерении привести в царство номадов, воспрянул духом — ведь владыка сам меня об этом просил! Закончив обвинять, Левкон улыбнулся. Кажется, я стал понимать его игру. Спросил, чтобы обрести ясность:

— А не Гиппиас ли тот человек?

Царь снова нахмурился, вздохнул глубоко и тяжело, спросил:

— Тебе откуда это известно?

— Он сам просил меня служить ему, а не тебе и верность воинов-сколотов он готов оплачивать звонким серебром!

— Да? А Теллус говорит, что серебра в моей казне едва хватило, чтобы заплатить гоплитам...

Левкон задумался, а я решил ковать железо пока горячо. Уверен, что Теллус — царский казначей считает цареву казну своей, поскольку ни разу государь при мне не требовал у него отчет, соглашаясь со всем, что слышал от этого царедворца.