На службе зла

– Туда, – указал он на темный проход между домами.

– Сладкий, у меня постелька…

– Туда, – не скрывая раздражения, повторил он.

Она уставилась на него, хлопая густо намалеванными ресницами, немного обеспокоенная, но утратившая – тупая корова – способность ясно мыслить, и тогда одной лишь силой воли он молча заставил ее подчиниться.

– Ладно, сладкий, как скажешь.

Каждый шаг отзывался хрустом, как будто они шли по гальке. Он переживал, как бы в проулке не оказалось сенсорных уличных фонарей или датчиков, но в двадцати ярдах от дороги их поглотила густая, непроглядная тьма.

Он был в перчатках. Протянул ей деньги. Она расстегнула ему штаны. Еще вялый. Пока она, стоя на коленях, во мраке занималась своим делом, пытаясь хоть как-то его завести, он бесшумно достал из потайного кармана ножи.

Легкое скольжение по нейлону; потные ладони обеих рук удобно легли на рукоятки.

Он пнул ее в живот с такой силой, что она отлетела назад. Судорожные вдохи, свистящий хрип и хруст гравия подсказали ему, куда она приземлилась. В расстегнутых брюках, которые уже сползли на бедра, он рванулся вперед, споткнулся о проститутку и всем своим весом обрушился на нее.

Разделочный нож раз за разом погружался в плоть, скреб по кости – возможно, по ребру. Он выдернул и снова вогнал в нее нож. Из ее легких вылетел свист – и вдруг, к его невероятному удивлению, она закричала. Он пригвоздил ее к земле, но она рыпалась, и он никак не мог нащупать ее горло, чтобы перерезать. Пришлось посильнее рубануть ее зажатым в левой руке тесаком… невероятно, но в ней еще оставалось достаточно сил, чтобы заверещать снова…

У него с языка хлынул поток грязной брани… удар, удар, удар, еще удар; разделочный нож пронзил ее ладонь, которой она пыталась заслониться… У него родилась идея: он придавил ее руку к земле коленом и занес нож…

– Сосулька поганая…

– Эй, кто там?

Да твою ж мать.

Мужской голос доносился сквозь темноту со стороны улицы:

– Кто там?

Он слез с нее, натягивая трусы и брюки, и попытался бесшумно отползти назад; левая рука сжимала ножи, а правая, как ему хотелось верить, два ее пальца… еще теплые, костлявые, окровавленные… она все по-прежнему скулила и кряхтела… а после, издав длинный хриплый вздох, затихла…

Он заковылял прочь в неизвестном направлении, подальше от ее бездвижного тела. Все чувства обострились до предела, как у кошки, издали почуявшей собаку. Перед ним оказалась глухая стена. Ощупью он двигался вдоль нее, пока не наткнулся на проволочную сетку. В удаленном свете уличного фонаря по ту сторону забора он увидел нечто похожее на старую автомастерскую с жутковатыми, размытыми очертаниями автомобилей во мраке. Где-то там, откуда он только что унес ноги, послышались шаги: мужик пошел разведать, кто голосил.

Паниковать нельзя. Бежать нельзя. Малейший шум – и кирдык. Медленно он подобрался к металлическому заграждению, за которым стояли старые машины, и полез к сгустку темноты, который мог оказаться как выходом на прилегающую улицу, так и тупиком. Окровавленные ножи скользнули обратно в куртку, пальцы легли на дно кармана. Затаив дыхание, он крался вперед.

Из переулка до него эхом долетел вопль:

– Черт! Энди… ЭНДИ!

Он побежал. Сейчас уже можно: они не слышали ничего, кроме своих гулких криков, и вселенная вновь оказалась к нему благосклонна: за очередным сгустком темноты она расстелила у него под ногами мягкий травяной покров…

Тупик… двухметровая стена.

С той стороны слышался рев моторов.

Что было делать? Задыхаясь и суча ногами, проклиная себя за потерю былой спортивной формы, он пытался подтянуться и нащупывал ногами хоть какую-нибудь опору; мышцы во всем теле стонали и отказывались подчиняться…

Но паника творит чудеса. Он забрался на стену и приземлился на другой стороне. Свалился как мешок, колени отозвались болью, но, пошатнувшись, он все же смог удержать равновесие.

Вперед, вперед… Вот так… Хорошо… Молодец…

Мимо проносились автомобили. Он незаметно вытер окровавленные руки о куртку. С расстояния доносились крики, слишком глухие, чтобы разобрать слова… нужно убираться отсюда как можно дальше. У него есть на примете место, о котором Чудо даже не подозревает.

Автобусная остановка. Он пробежался и встал в очередь. Не важно, куда ехать, главное – подальше отсюда. На билете остался кровавый отпечаток его пальца. Засовывая билет поглубже в карман, он нащупал отрезанные пальцы. Автобус, тарахтя, уносил его с места происшествия. Чтобы успокоиться, он несколько раз сделал глубокий вдох и полный выдох.

Наверху кто-то снова заорал национальный гимн. Автобус набирал скорость. Сердце стучало быстро и громко. Вскоре он отдышался.

Глядя на свое отражение в грязном оконном стекле, он поигрывал в кармане еще теплыми женскими пальцами. Паника улеглась; ее тут же сменил неподдельный восторг. Он улыбнулся своему темному отражению, ибо только оно могло постичь и разделить с ним сегодняшний триумф.

39

The door opens both ways…

Blue Öyster Cult. «Out of the Darkness»[71]