На службе зла

Он бросился к ним; завидев его габариты и внушительный вид, подросток с боязливым недоумением протянул ему трубку.

– Айда за мной! – гаркнул Страйк, держа курс на более оживленные улицы, где он мог поймать такси, и прижимая к другому уху свой собственный мобильник. – Полиция! – кричал Страйк в чужой телефон; ошарашенные подростки бежали рядом, как телохранители. – У станции метро «Кэтфорд-Бридж» женщина подверглась нападению во время нашего телефонного разговора, вот только что… нет, я не знаю названия улицы, но это один-два квартала от станции – прямо сейчас, я говорил с ней по телефону, когда ее схватили, я слышал, как это случилось… да… быстрей давайте, мать вашу!.. Спасибо, приятель! – тяжело выдохнул Страйк, бросая мобильник его владельцу, который по инерции пробежал рядом еще с десяток метров.

Страйк стремглав влетел за угол; Боу был совершенно незнакомой ему частью Лондона. Он пробежал мимо паба «Колокола Боу», не обращая внимания на резкие толчки в коленных связках, двигаясь неуклюже, поддерживая равновесие одной рукой, а другой прижимая к уху свой молчащий телефон. Потом на другом конце провода завыл сиреной тревожный брелок.

– ТАКСИ! – взревел Страйк, издалека завидев растущее пятно света. – РОБИН! – заорал он в телефон, уверенный, что она слышит его сквозь вой сирены. – РОБИН, Я вызвал ПОЛИЦИЮ! ПОЛИЦИЯ УЖЕ ЕДЕТ. ТЫ МЕНЯ СЛЫШИШЬ, ЧЕРТ ПОДЕРИ?

Такси проехало мимо. За порогом «Колоколов Боу» выпивохи уставились на придурка с телефоном, ковыляющего что есть мочи, с криками и бранью. Появилось еще одно такси.

– ТАКСИ! ТАКСИ! – проорал Страйк, и автомобиль развернулся, направляясь к нему; в тот же миг у него в ухе раздалось тяжелое дыхание, а потом и голос Робин:

– Ты… ты там?

– БОЖЕ МИЛОСТИВЫЙ! ЧТО С ТОБОЙ?

– Не… кричи…

Неимоверным усилием воли он понизил голос:

– Что случилось?

– Я… не вижу, – сказала она. – Я ничего… не вижу…

Страйк рывком открыл заднюю дверь такси и бросился внутрь.

– Метро «Кэтфорд-Бридж», быстрее! Что значит «не вижу»?.. Что он с тобой сделал? ДА НЕ С ТОБОЙ! – рявкнул он на сбитого с толку водителя. – Давай! Жми!

– Ничего… это все твой дурацкий… сигнал… гадость… по всему лицу… ой черт…

Такси неслось по улице, но Страйку приходилось буквально физически себя сдерживать, чтобы не заставить водителя втопить еще сильнее.

– Что случилось? Ты не ранена?

– Н-не страшно… тут люди…

Теперь он их услышал – окруживших ее прохожих, которые перешептывались и возбужденно переговаривались между собой.

– …в больницу… – услышал он голос Робин как будто издалека.

– Робин?! РОБИН?

– Да не ори ты! – взмолилась она. – Слушай, они вызвали «скорую», так что я…

– ЧТО ОН С ТОБОЙ СДЕЛАЛ?

– Порезал… руку… наверно, придется зашивать… Ох как больно…

– Какая больница? Дай трубку медикам! Я встречу тебя на месте!

Через двадцать пять минут Страйк примчался в травматологическое отделение университетской больницы Луишема, сильно хромая и с таким изможденным видом, что дежурная медсестра пообещала незамедлительно направить его к врачу.

– Нет, – отмахнулся он и с трудом дошел до стола регистрации, – я пришел навестить… Робин Эллакотт, у нее ножевое…

Взгляд его заметался по забитому людьми приемному отделению, где на коленях у матери хныкал маленький ребенок и держался за окровавленную голову стонущий алкаш. Медбрат показывал пожилой даме, как пользоваться ингалятором.

– Страйк… да, есть… мисс Эллакотт предупредила, что вы придете, – сказала регистратор, проверив записи в компьютере с излишней и раздражающей, как показалось Страйку, дотошностью. – По коридору и направо… первая палата.

В суете он слегка поскользнулся на блестящем полу, ругнулся и заспешил дальше. За его крупной, неуклюжей фигурой следили несколько пар глаз: люди гадали, в своем ли он уме.

– Робин? Мать честная!

Ее лицо исказили ярко-красные пятна; оба глаза опухли. Молодой врач, осматривающий рану от запястья до локтя, рявкнул:

– Вон, пока я не закончил!

– Это не кровь! – крикнула Робин, когда Страйк скрылся за занавеской. – Это чертов спрей из твоей сирены!

– Не двигайтесь, пожалуйста, – услышал Страйк слова врача.

Он вышел за порог палаты. Сбоку хранили свои тайны пять других зашторенных коек. По сильно натертому серому полу скрипели подошвы медсестер. Господи, как же он ненавидел больницы: их запах, их казенную чистоту вместе с запашком человеческого разложения, которые немедленно напомнили ему долгие месяцы в «Селли-Оук», куда он угодил, когда потерял ногу.

Что он наделал? Что он наделал? Он позволил ей работать, зная, что этот ублюдок на нее нацелился. Она могла погибнуть. Она должна была погибнуть. Мимо сновали медсестры в голубых костюмах. За занавеской Робин тихо стонала от боли, и Страйк заскрежетал зубами.

– Что ж, ей чрезвычайно повезло, – сказал через десять минут врач, раздергивая занавески, – что он не перерезал ей плечевую артерию. Однако сухожилие повреждено, и мы только в операционной определим, насколько серьезно.

Он явно посчитал их супружеской парой; Страйк не переубеждал.

– Ей нужна операция?