На солнечной стороне улицы

- Только ее энергия и ее опыт спасали на премьере спектакль! Премьера, это ведь вообще - сумасшедший дом! Роли еще нетвердые, свет поставлен накануне, декорации сбиты на живульку… Маму все актеры - просто обожали!… А уж художник по костюмам, и даже главный режиссер… очень, очень часто просили ее совета… Да она сама потрясающие костюмы шила!… Понимаете, мама очень остро чувствовала характер роли… Может быть потому, что и сама была одаренной актрисой по натуре… Она же вообще страшно талантливая: вкус изумительный, фантазия, творческое воображение!

Запрокинув голову, Вера влила в рот оставшийся коньяк… взглянула на Лидию Вениаминовну и - вдруг поняла, что все, что она тут плела - это правда, правда, и все это произошло бы с матерью, непременно случилось бы, если б не блокада, не война… не гибель Саши… не искореженная ее, несчастная, одинокая рысья душа…

Она судорожно перевела дух и тихо проговорила:

- …Да, ей не повезло сначала в молодости, с моим отцом… Но потом она встретила прекрасного человека, дядю Мишу, и прожила с ним в любви всю жизнь…

Ну, вот… выдохлась… вынула душу… но все еще любовалась судьбой, какой наградила мать - изящной, талантливо скроенной, опрятной судьбой, с лучистой искоркой на отливе… Вдруг поняла, что выстроила композицию этой судьбы, как композиции картин строила.

Взялась рукой за щеку и ощутила влагу…

Лидия Вениаминовна тоже плакала, улыбалась, кивала… Вытирала платочком глаза.

Опять зазвонил мобильник у Веры в кармане, и по одному только "да", Леня уже забрасывал ее своими: "Почему ты гундосишь? Да что произошло? Где ты?!"

Он звонил уже из аэропорта; с минуты на минуту должен был приземлиться самолет из Нью-Йорка. Надо бы срочно ехать домой, настрогать лук и морковь на плов, замочить рис… Сегодня она собиралась встретить гостей узбекским пловом, - благо, проезжие ташкентцы привезли недавно и барбариса, и зиры.

Лидия Вениаминовна поднялась и оперлась на палку…

- Вера, дорогая вы моя… Спасибо, что подарили эти бесценные полчаса… И еще: я сразу поняла, что вы должны быть из моих Щегловых, хотя совсем на мать не похожи. Наследственность не водица, знаете, я биолог, так что верьте на слово… И то, что о Кате рассказали, - очень дорогой вы мне сделали подарок. Жизнь-то, она на исходе… Сейчас уже целыми днями перебираю ее, перебираю… А вы - настоящий художник, так и знайте. Потому что ваши картины сотрясают душу, взывают к ней: есть ты, душа, или нет тебя? И я, родной вы мой человек, - желаю вам на этом поприще счастья!

Она помедлила… уже повернулась, чтобы идти, но вдруг остановилась и сделала к столику два трудных шага:

- Вы только знайте, Вера… Наверное, сейчас уже можно сказать… наверное, уже не имеет значения… - так все поменялось!… - но вы знайте, что никакая вы не Щеглова!

- А я фамилии отца никогда у мамы не спрашивала… - пробормотала Вера.

- Ах, да при чем тут отец, не знаю я никаких ваших семейных дел… Я о матери вашей. Никакая вы, Вера, не Щеглова, и она не Щеглова!…

- А… кто?… - растерянно спросила Вера.

- Вы - Введенская… Дядя Семен признался перед смертью моей маме. Уже не вставал… а мы дружили очень, знаете… Так вот, он признался, что не Щеглов он, это шофера его звали Щеглов, он и взял документы, когда тот умер… - Она глубоко вздохнула, лицо ее пошло красными пятнами: - Ну, слава богу, решилась! Освободилась наконец, слава богу!… Столько лет в себе носила!… До последнего не знала, когда шла, - скажу, или не скажу…

- Но… как же это… з-зачем?

- Как это зачем, боже мой, вы еще спрашиваете! Введенские - род известный, дворянский… У них в Москве, в Камергерском, свой дом был, выезд, имение под Орлом!… Он все маме рассказал, хотел, чтобы его под своей фамилией похоронили… Такая наивность, боже!… Сожгли как всех, без всяких фамилий, собственный сын и сжег, в подвале эвакогоспиталя…

- Подождите… - Вера поднялась, ощущая дурноту… села опять… Стала, как слепая, шарить по столу, собирая в сумку сигареты, кошелек… - Подождите, я не…

- Понимаете, они после революции в Крым бежали, как многие… - торопливо, стоя полубоком, как бы на прощание договаривая несущественное, продолжала Лидия Вениаминовна, - а оттуда уже не смогли, не получилось: он тифом заболел, заразился от своего шофера… Дядя Семен выжил, а шофер умер… Щеглов… Ну, он его документы взял и уже в Петрограде сумел как-то сестре Наташе поменять фамилию, тоже на Щеглову… И вот, всю жизнь… на заводе, на заводе… И чтобы никто не знал, что иностранные языки… и чтобы никакие не пейзажи… А ведь он в юности с известными художниками дружил, о нем высоко отзывался…

Лидия Вениаминовна еще что-то говорила… Вера сидела, опершись локтями о столик, кивала, оглушенная…

И потом, когда старуха ушла, все сидела, курила, крутила в пальцах пустую рюмку из-под коньяка…

Вдруг зазвучала музыка…

Вера подняла голову и увидела, что сидит так уже давно, что за стеклянными дверьми бара синеют сумерки… Отсюда видны были растущие через дорогу три, совершенно разных по цвету листвы, дерева - желтое, красноватое и пунцовое.