На солнечной стороне улицы

- Какое несчастье! Какая усмешка судьбы: выжить в блокаде… и погибнуть в сталинской мясорубке… - она высморкалась, проговорила уже спокойней: - Если б вы знали, Вера, из какой замечательной семьи вы произошли! Мы жили в одной квартире много лет и так дружили, так дружили! Все эти анекдоты про коммунальные склоки… это было не про нас! Мы были буквально как родственники!… Саша, страдалец… когда началась война, он работал электриком в эвакогоспитале, который тогда располагался в здании текстильного института… И вот, когда наступила чудовищная зима сорок второго и в городе каждый день умирало до десяти тысяч человек… к Сашиной работе прибавился еще и этот крест: надо было сжигать трупы, чтобы не было эпидемии… И в этом же здании, в подвале, где у них бомбоубежище, там и стены были из такого хорошего бетона, он выдерживал температурные нагрузки… Ну, так Саша и еще двое медбратьев уничтожали трупы. К ним люди свозили своих мертвецов… кто на санках, кто волоком, кто как… И Саша с ребятами перетаскивали десятки, сотни трупов, клали "колодцем" и забрасывали противотанковыми бутылками с горючей смесью… Не знаю - кто потом занимался этими обгоревшими останками… В общем, это был такой кошмар!… Бедный мальчик… Он, Саша, так замечательно рисовал, и был очень, очень нежным, чувствительным… и больным мальчиком, - вы же знаете, он страдал эпилепсией… Так странно: Володя, старший, Наташин сынок, - тот был покрепче и поздоровее, а умер чуть ли не первым. А вот Саша… Да… Но вот Саше-то и досталось сжигать и Володю, и Наташеньку, и маму с папой…

Вера слушала, опустив глаза… Зазвонил мобильник, она выхватила его из кармана и взглянула на экран: Леня!… Проговорила отрывисто: - Позже позвоню! - и отключила телефон. Достала сигарету из пачки, судорожно закурила.

- Вы не против, Лидия Вениаминовна, я закажу себе что-нибудь выпить?

- Пожалуйста, пожалуйста!

Вера подозвала официантку, сделала заказ…

- Какая чудесная была семья! - качала головой старуха. - Дружная такая, знаете… добропорядочная, с традициями… Наташа была удивительная рукодельница, от бога… А Семен Михайлович, тот вообще, - и языки знал, и пейзажи такие писал, что одно удовольствие на стену повесить… Всю жизнь на заводе проработал, - эх, Вера! - не свою он прожил жизнь… А скажите… Катя… она жива сейчас?

Официантка принесла рюмку коньяку, Вера отпила глоток… Мучительная пауза все длилась…

- Нет… - наконец сказала она… - Мама… умерла…

- О господи, какая жалость, как настигает блокада!… А ведь Катя была лет на десять моложе меня, - такая светлая чудесная девочка! Ручки у нее были просто золотые! И Наташа, тетка, многому успела ее научить - понимаете, Катя была единственная девочка в семье. И страшно талантливая к искусствам! Я до сих пор помню, какие наряды она шила куклам, какие одеяльца, покрывала, какие вязала салфеточки! Все… кукольное, но как настоящее! И неизменно - милая улыбка навстречу: "Лидуся, тебе помочь?"

Вот она у меня прямо перед глазами! Помню, перед войной, на Первое мая - это Катин день рождения, вы же знаете, - подумайте, и ведь я помню! - они всей семьей поехали на лодках кататься, на острова… Она выбежала на кухню - похвастаться: какой бантик, какая юбочка, а носочки! Все новенькое, все - подарки! "Лидуся, я - самая красивая!"… Глазки ясные, лукавые такие, чуть раскосые, мило кошачьи… - "Да-да, Катюша, ты - самая красивая!"… Боже мой, все помню, как будто не прошло и трех дней!… А скажите… какую жизнь она прожила?

- Мама… - Вера помедлила, подняла на старуху глаза… тряхнула головой, как просыпаясь. - Мама… хорошую жизнь прожила! Хорошую честную жизнь…

- Чем она занималась?

- Она… понимаете… - Вера сцепила на столе руки, разняла их, стала разглаживать скатерть простертыми ладонями… - Она работала в театре!… Да, она была… завцехом там, у нас, в театре Горького…

Лидия Вениаминовна внимательно слушала, не отрывая глаз от Вериного лица. И та не отвела взгляда, улыбнулась, вздохнула освобожденно. Дело было не в матери, бог с ней совсем, дело было в этой вот чудесной старушке, которая берегла лица, даты, приметы своей молодости, не растрясла их по эвакуациям-городам, а скопила и пронесла. И только поэтому Вера чувствовала в ней родню, настоящую родню! Как могла она лишить ее хотя бы одного, милого ей, призрака?

- …Без мамы, знаете… просто ни один режиссер… ни один спектакль… Ведь на производственных цехах, на бутафорах, на пошивочном цехе - всегда колоссальная нагрузка! - Веру уже несло по таким вольным просторам, по таким небесам, что остановиться было невозможно… Какое счастье, что в юности Стасик таскал ее по репетициям, по пыльным примерочным, по пьянкам своих приятелей, актеров-режиссеров… Да и в институте эти два потока, театральный и художественный, часто соприкасались… И Сегеди, Евгений Петрович, покойный граф Сегеди, лаборант на театральной кафедре, много рассказывал о кулисах театра, так как в молодости играл в какой-то полулюбительской труппе.