На солнечной стороне улицы

Насчет супа: вот это уже оказались, как говаривала Катя, - беспричинные мечты… Супом разжиться у Кати - как, впрочем, и чем-то другим, - было трудновато. Кулинарное искусство, в отличие от всяческого рукоделья, никогда мать не привлекало. Самым вкусным для нее по-прежнему оставался кусок хлеба; кусок хлеба, припорошенный крупной солью, венчал и Веркино бродяжье детство.

Так что если кто и подкармливал Верку домашней едой, то это как раз и был дядя Валя, с обреченной миной шарманщика крутивший ручку чугунной мясорубки и с покорной монотонностью опускавший в ее жерло куски мяса - на котлетки.

Вообще очень хороший оказался человек - дядя Валя. Устроил мать техничкой в ремеслуху, так что все тут под боком было - и работа, и дом, все в одном дворе. Верка освоилась в училище и обжила учительскую. Мать, пока коридоры мыла да звонки давала, усаживала ее на высокий широкий кожаный диван, и девочка боялась сама слезать с него на пол. Путешествовала по дивану на четвереньках. Черная потрескавшаяся кожа была прохладной, извилистой на ощупь… Верка могла бесконечно рассматривать смутные отражения предметов в тускло блестящей поверхности.

На переменах в учительской собирались преподаватели и Верку баловали - то пирожком угостят из своего завтрака, то конфетку сунут. Особенно одна, Юлия Константиновна, учитель географии, нежная такая блондинка с робкими мелкими чертами лица, подсаживалась к девочке и всю перемену с ней тетешкалась. Однажды даже конфуз случился. Верка заигралась и забыла попроситься, так и подмочила карты, которые на диване лежали. Всю Европу подпортила и часть скандинавских стран. Мать как узнала - очень расстроилась, думала, придется за карты платить. Верку отшлепала в учительской, приговаривая: "Просись, просись, стервенок, просись!"

Ничего… Все смеялись. И Юлия Константиновна до слез смеялась и говорила: "Верка осваивает географию!" И карту потом называла - "та, с подмоченной Европой"…

Она же, Юлия Константиновна, придумала, что Верка - рисует. Глупости, заметил дядя Валя, сидевший тут же, за столом в учительской. Что может рисовать ребенок в полтора года, когда еще нет нужной моторики рук? Все они просто портят бумагу, калякают по ней… А вас, Юлия Константиновна, прошу не давать ребенку переводить казенные тетради.

- Валентин Петрович! Рисует, осознанно рисует, уверяю вас! Смотрите, ведь это Кузя!

Дядя Валя спустил очки на крылья носа и поднес к глазам изрисованный Веркой листок. И сидел так некоторое время, задумчиво узнавая в неотрывной линии контур ленивой спины, завершенной изгибом хвоста общественного пенсионера, кота Кузи. Ушки тоже наличествовали, а вот морды и глаз не было. Но пластика кошачьего движения передана была изумительно точно.

- Это совпадение, - заявил дядя Валя, отбросив листок на стол.

- Да какое совпадение! Вы у нее спросите! Веруша, кто это, вот тут, на бумаге - ты кого рисовала?

Верка доверчиво смотрела серьезными серыми глазами на Валентина Петровича. Из ее носа на губу вытекла прозрачная сопля.

- Ну? - строго спросил он. - Клоп, отвечай - кто тут нарисован?

Она шмыгнула, втягивая соплю, и сказала:

- Обака…

- Как же - облако? - воскликнула Юлия Константиновна. - Ты что, Веруша, это же Кузя, Кузя?

- Кузя, - повторила Верка, вроде соглашаясь. - Кузя - обака…

- Потрясающе! - Юлия Константиновна возликовала. Она много лет безуспешно добивалась внимания Валентина Петровича и всякий раз бывала довольна, когда хоть в чем-то одерживала над ним верх. - Представляете, какое образное мышление? Она соединила в воображении облако и Кузину мягкую шерсть… Катя, у вас очень талантливый ребенок! Купите ей цветные карандаши, пусть рисует.

- Еще чего, - буркнула мать, вытирая тряпкой пыль с директорского стола. - У меня жалованье не чета вашему… На каждое баловство не напасешься…

Странно, что будучи сама талантливым изготовителем красоты, мать напрочь отвергала страсть дочери к рисованию. Может быть, потому, что в любом изделии признавала только практическую пользу. А что за польза - бумагу изводить?

***

Года через полтора Катя столкнулась в гастрономе с Лидией Кондратьевной. Вернее та окликнула ее сама и даже вышла из очереди в кассу. Катя сначала отшатнулась, словно от удара, ощутила жар в сердце и обреченную тоску… Но Лидия Кондратьева выглядела очень обрадованной встрече, обняла Катю, сказала:

- А у меня, Катя, мама умерла.

- От… чего? - натужно спросила та, цепенея от тошнотворного ужаса.

- Инсульт. Мгновенно! Я на работе была, а она одна дома. Видно, забралась на стул, мух бить, ну и не удержалась, упала. Да прямо на буфет. Посуда вся вдребезги… Знаешь, прихожу - кругом осколки, черепки, а в углу мама лежит… Вот так… ужасно. Ужасно, что в последнюю минуту с ней никого не оказалось. Может, что сказать хотела, передать…

"Хотела она, как же, - подумала Катя. - Ее и удар шарахнул от ненависти, что я имущество попорчу…"

И Катя проглотила комок ужаса в горле и понемногу разговорилась тоже, хотя и весьма осторожно. Как там Коля и Толя? Спасибо, занимаются оба в техникуме, стали серьезнее и в общем выправляются…