На сопках Маньчжурии

— Эк, невидаль! Красотуля! Не наводи тень на плетень! — Варвара Акимовна обтирала ложку, выуженную под столиком. — Зла на тебя не хватает, Платоша. Небось, голоден, как волк?

— Есть маненько, Варьча.

Скопцев брился под липой, укрепив осколок зеркала над рукомойником. То и дело размашисто правил лезвие опасной бритвы на широком армейском ремне из кожи, зацепленном за штахетину. Из горной долины сквозило студёным ветром и Платон Артамонович подумал, что пора переносить умывальник в сени.

— Когда была в услужении в полковничьей семье, покойная Ольга Гавриловна говорила: «Чем больше женщина стоит у зеркала, тем меньше она привлекает мужчин!».

— Не бросай камни в мой огород, Варьча!

В углу усадьбы отгорожен шелевкой закут. Скопцев ещё летом укрепил наверху его железную бочку. В неё наливали воду. За день она нагревалась на солнце — самодельный душ! Платон Артамонович открыл кран, поёжился под струей. Намылился. Обмывался наспех и в опорках голышом перебежал через двор к крыльцу.

— У-у, бесстыжий! — Хозяйка бросила ему чистое исподнее и полотенце. — Прикрой срам!

Пока Скопцев облачался, она ровным голосом рассказывала о том, что возле фанзы вертелся подозрительный мужик, спрашивал о постояльце.

— Какой из себя?

— Зубы блестят за версту. Кривоног, кажись. Пометилось мне, он в отступлении в Джунгарии орал больше всех, стрелял сдуру…

Скопцев догадался: Аркатов!

— Если шибко надо, пришкандыбает! — Скопцев прикидывал: «Срок, выказанный сотником на всю «ходку», ещё не истёк». Направляясь через границу, он сознательно не отметился на явочной квартире на станции «Маньчжурия». «Чем меньше круг осведомлённых, тем надёжнее!» — взял за правило Платон Артамонович. Так его потеряли. Отсюда интерес Аркатова. Правда, вернувшись «оттуда», он отбил депешу сотнику: «Тётка выздоровела, Соловьёв». Условленную фразу: мол, всё в порядке.

Скопцев не имел силы и желания являться сейчас с отчётом. Отоспаться в тишине, отогреться под боком Варвары, поесть по-людски…

За стол сели в горенке в один свет на юг. Вишневка алела в стаканах. Варёная картошка парила ароматно, поблёскивала искорками в лучах предвечернего солнца. В миске — малосольные огурцы, пучок мытого укропа. На блюдце — ломтики копчёного свиного сала.

Варвара Акимовна, всё ещё обижавшаяся на Скопцева, сдержанно спросила:

— Наградные за какие шанюшки?

Скопцев, выпив наливку, смачно пережёвывал огурец.

— Всё в порядочке, Варьча, ей-ей!

— Все жданки съела, глядючи за калитку, рыжий лешак! Разлука, что ветер: большую сердечность раздувает, а малую — гасит, как свечку. — Она заменила в присловье «любовь» на «сердечность» — не девица, чтобы объясняться в чувствах! Она подсела к Скопцеву, гладила его чисто выбритое лицо, словно распрямляя глубокие морщины.

— Гулёна ты, гулёна. Усы зачем сбрил? — Добавила со всхлипом опасливо: — Дружки-то ненадёжные, Платошка. Поостерёгся б…

Он смежил глаза и почувствовал, что она целует его в висок. Ощущал её теплое дыхание. Прикосновение мокрых от слёз щёк.

— Варька… Варенька… Клятый я человек…

— Пьяненький ты, Платоша. Не за грузчицкую работу тебя озолотили, не обманывай. Один нос торчит, как картошка. Голова твоя забубённая!

Напоминание о грузчиках настроило его на откровенность. Там, на пристани, Скопцев, быть может, впервые понял, что для его напарников самое главное — иметь работу. Они считали: есть дело — есть жизнь! В его сознании было заложено ещё отцом: есть капитал — есть человек! А грузчики радовались, если десятник перехватывал для артели выгодный подряд. В тяжком труде зарабатывается ими хлеб и скудный приварок. А не унывают! И его это очень удивляло.

— Шалопут! — Варвара Акимовна не могла взять в толк, чему он дивится. — В божьем мире всё держится на работе. Солнце работает. Луна — работает. Трава — работает. Река — работает. Куда ни глянь — труд на первом месте. И мы — живое мясо природы — работать должны. Чего же тут непонятного? Мы же не можем отделить себя от травы, от земли, от солнца, от цветов…

— Какая ты грамотная!

— Видно, сладко ты, Платоша, ел и мягко спал с детства?

Скопцев не нашёл скорого ответа. Он загорелся было желанием пригласить к себе артель с пристани. Угостить, поговорить, попеть песни…

— Боже сохрани, водить бродяг!

— Свойские мужики, ты чё, Варьча!

— Не люблю загулов! И Егор Усов не приучал…

Скопцев обиделся: дался ей Усов! Налил полный стакан вишнёвки. Выпил одним махом. И прослезился, роняя голову на стол.

— Не понимаешь души!

— Иди спать, Платошка!

— А ты?

— И я. Не ночевать же мне в чумызе соседской! — Варвара Акимовна поддерживала Скопцева под руку. В горнице уложила на кровать.

— Жалеешь меня, да? — бормотал он, умащиваясь в постели.

— Дурашка! Жальчее, чем любее. — Она погладила его плечо. Набросила на него пикейное покрывало.

Скопцев храпел заливисто, скрежетал зубами. Она толкала его в бок, чтобы повернулся…