На сопках Маньчжурии

Проснулся Скопцев поздним вечером. В горнице было душно. Рядом посапывала Варвара Акимовна. После обильного ужина было тяжело в желудке. Сохло во рту. Он босиком прокрался в сенцы, нашарил кружку. Холодная вода приятно прокатилась по горлу. Вышел в халате на крыльцо, тихонько вдел ноги в опорки. Переживания последних недель будоражили его, держали в плену.

На тёмном небе крупные звёзды помаргивали, и на ум Скопцеву явился Ягупкин с его митусением — небось, трухнул, шельмец! Агент исчез! Придётся наведаться к нему. Заставит писать за весь маршрут день за днём, за каждый пустяк готов цепляться. Развернёт, как в прошлые разы, карту. Для него, сотника, населённые пункты — чёрные кружочки на бумаге, а для Скопцева — живые картинки да страхи жуткие! Потому-то и врезалось в память. Вот домик — флюгер на коньке и цифры светят — 1896 год. Рельсы укатаны от станции «Хужир» — ветка за холм. Что-то там скрывают большевики. Кусок грязной газеты «Забайкальский рабочий», мятый, захватанный — свидетель для сотника: казак был на той стороне, не сфальшивил!..

Платон Артамонович позвал Занду. Она тёрлась мордой о его голые ноги. У соседей уже не было света. Тишина завладела посёлком. Порой взбрёхивала собака. Шумно дышал паровик на винном заводе Спритенка. Доносились паровозные гудки… А на Модягоувке, подле Алексеевского храма, правее, в Гандатьевке, ближе к пороховым складам — безмолвье!

Скопцев восстанавливал в памяти переход границы, мытарства по Забайкалью, силясь привести в порядок отдельные воспоминания и сложить всё в цельную картину «ходки». Он отчётливо представлял, что Ягупкин потребует данные во всех деталях. Но в голове воскресали только отрывки и эпизоды, и он сердился на себя. Выпитая наливка мутила разум, и он вяло думал, что сотник потерпит, что собранные сведения невесть как важны и маловесны, чтобы бежать с ними сломя голову к Ягупкину. Малы или не малы, а писать придётся. Груз он донёс, как велено. Аванс отработал, как умел. Теперь постараться вырвать из рук сотника причитающееся сполна! Ягупкин, небось, слупил с японцев за сведения куш! Никитка — выжига, какого свет не видывал…

Скопцев, взяв Занду на поводок, плотнее запахнув халат, покинул двор. Стёжка вывела их в сторону Питомника. Миновали мостик через глубокую Модягоувку. Ветер освежал разгоряченное тело Платона Артамоновича. Опорки скользили на травянистых кочках межи.

— Цу! Цу! — Сторож-китаец загородил дорогу. — Назад ходи, капитана!

Занда зарычала, наструнивая поводок. Скопцев притянул её к своей ноге и тем же путём возвратился во дворик.

— Чего бродишь, Платон? — В белой сорочке до пят, раскосмаченная, на пороге стояла Варвара Акимовна.

— Занду прогулял маненько. Не полошись, Варьча. Посидю тут…

— Не остынь на ветру. — Она бросила ему ватник. — Прикрой плечи.

Оставшись в темноте, Платон Артамонович вновь и вновь прокатывал в уме свою дорогу на советской стороне. И не переставал удивляться: как удачно прошла «ходка»!..

* * *

Скопцев ослушался сотника Ягупкина: на станции «Маньчжурия» не явился к доверенному лицу. Он внял голосу инстинкта: знаешь один — могила, знают двое — сомнительно, а когда осведомлён третий — жди передряги! Он имел свою тропу на ту сторону.

Наведался к старьевщику на краю станционного посёлка, присмотрел для себя подходящую одежонку — поношенный ватник, широкие штаны из полубрезента, картуз с суконным верхом и ичиги из сыромятины. И ещё заплечный мешок из ряднины.

Переодевшись в общественном туалете, Платон Артамонович свернул прежнюю одежду и фетровую шляпу, юфтевые сапоги в тючок, внутрь припрятал гоби, документы — всё оставил на вокзале в камере хранения ручной клади. Квитанцию отправил по почте на адрес, который сообщил ему Ягупкин при последней встрече в Харбине. Приписал: «Хранить до моего востребования». При себе Скопцев оставил две бумажки. Удостоверение о том, что «Козлов Платон Артамонович направляется в южные районы Читинской области и Бурят-Монгольской АССР на заготовки бондарной клёпки от промартели инвалидов «Рассвет». Круглая печать со смазанным текстом приляпана по низу бумаги. Другой мандат начинался с описания признаков физических недостатков гражданина Козлова П. А. и заканчивался заключением врачебной комиссии Верхнеудинского окружного комиссариата о том, что «обследованный гражданин Козлов П. А. освобождается от воинской повинности как инвалид с детства».

Завернув в китайскую парикмахерскую, Платон Артамонович постригся коротко. Примерил картуз — рыжие вихри не высовывались наружу.