На стихи не навесишь замки

и очень, очень большая:

большая, как мир, как природа,

как солнечная погода,

как ветер буйный и смелый!

Рисуй, художник умелый,

а я припаду к ручью,

сяду, вставать не хочу.

Вода прекрасна! Любуюсь.

Почему я ни с кем не целуюсь?

Журчи ручей да воду лей.

Как жаль, что я не Водолей!

Лесная царевна

Плакала царевна

горькими слезами,

думала всю жизнь ей

тёмными лесами

жить-поживать

да добро не наживать:

со зверьём лесным целоваться,

с медведями злыми обниматься

во терему высоком

на севере глубоком.

Ты пожди, царевна, подожди,

до тебя доходят дожди,

тебя сладко греют снега.

О тебе стих слагаю и я.

Приедет к тебе разлюбезный,

полем прискачет и лесом,

в терем высокий войдёт

и с собой далеко увезёт.

Привезёт в родную деревню,

познакомит с бабами, с селью;

в работу впряжёт, пойдёшь:

пашня, посев и рожь!

Чего же ты плачешь, дивчина:

жизнь на миру — кручина?

А в лесу одиноко, но праздно.

Тогда плюнь и устраивай праздник:

Белки, лисицы и волки,

подбегайте все к нашей ёлке

и выстраивайтесь в хоровод,

ведь в лесу только жизнь и живёт!

Я птица вешняя

Я птица гордая, я птица вешняя,

смелая птица, нездешняя;

летала, летала, летала,

а налетавшись, устала,

присела и причитаю:

«Притомилась, не летаю,

и головушка болит».

Слышу я, как говорит

тетерев тетеревихе:

— Птица вешняя купчиха

налетела на наш лес,

надо подлую известь!

Лети-ка ты за вороном,

и я в четыре стороны

за птицами синицами,

пущай её позаклюют,

ишь, разгорланилася тут!

Я птица гордая, птица вешняя

не боюсь ни воронья,

ни синицы, воробья.

Поднялась на крыло

и врагам лесным назло

улетела в другой лес.

Пусть самих себя известь

собирается братва.

Вот такие труля-ля!

Как живётся тебе с кошкой

«Скажи, как живётся вам с кошкой?»

Хорошо, понемножку,

спокойно.

Покойно в лесу и вольно,

вольно не от того что долы,

а потому что горе

нас стороной обходит.

К хатке лишь зверь подходит,

зверь дикий из чащи

всё чаще и чаще.

И от него спасает

лишь кот, который моргает

уж очень зловеще

и зверю кощея мерещит!

А когда опускается ночь,

кот байки поведать не прочь.

Я слушаю и засыпаю,

а заснув, улетаю

и лечу далеко, далеко,

туда где жить нелегко,

прямо в город большой Москву.

Смотрю на людей, молчу

и хочется мне обратно

в лес, к коту своему и хатке:

туда где тепло и спокойно,

где деревья да воздух вольный,

где жизнь размерена и циклична —

зациклена на мне лично

и немножко на моей кошке.

Это понять не сложно.

Девушка, живущая в лесу

«Какая ты, девушка, живущая в лесу?»

Я покорно свой крест несу,

хожу всё травами, травами,

росами, бликами, покрывалами

из цветов и веток.

Звериных деток

вылечиваю

сказками да предтечами.

От людей хоронюсь,

их злой воли боюсь,

они лесных красавиц не любят,

как найдут, так сразу погубят:

понесут на дыбу.

Видно вам, не видно?

Ах и дыбы да дыбы

стоят на матушке Руси!

На них девки шальные,

да скатерти расписные

на столах расстелены:

пьют, поминают неделями.

Вы на это смотрели ли?

Вот дыба стоит десятая,

на ней ведьма проклятая,

а ведьме шестнадцать лет.

Она нимфа лесная иль нет?

Вот и я в лесу заховалась,

в руки стрельцам не давалась,

не досталась и дядьке пьяному,

и даже царю буяному.

Травами ходила, травами

росами, бликами, покрывалами

из цветов и веток.

Крест свой держу крепко.

Не хочу, чтоб народ смеялся

надо мной поминальным весельем.

Вот и брожу одна тихой тенью.

Я ходила дорогами нехожеными

Напишу я тебе письмо:

как живу, какое бытьё.

Напишу, напишу, написала б

кабы сердце моё не страдало,

если б сердце не рвалось наружу!

Напишу уж, покой твой нарушу.

Я хожу дорогами нехожеными,

говорю стихами несложными,

закричу — никто не послушает,

а молва все слова перепутает,

запутает народ мои речи,

перевернёт родное наречие.

И какая б ни шла я по свету,

недруг скажет: «Её хуже нету!»

Но раз я такая незримая,

нелюбимая, неуловимая,

проникну я к недругу в душу

и вырву её наружу.

А снаружи его души,

кричи не кричи, ни души:

все подевались куда-то,

лишь ходит чудо патлатое,

вперевалку ходит и шепчет:

«Пиши, никто не перечит!»

Напишу, напишу, написала б,

только песня в горле застряла:

как ходила я дорогами нехожеными,

говорила стихами несложными,

а писем совсем не писала,

ведь кому их писать — не знала.

Сказочное болото

Сказочное, сказочное болото

всё время тянет кого-то,

тянет кого-то и ноет:

«Я свои недра открою,

открою их и захлопну,

и не будет никаких воплей,

лишь сон удивительно сладкий.

Зачем тебе, дочка, быть мамкой?

Ты устала, устала, устала;

жизнь ушла, ты её проспала,

пропала, пропала, пропала,

упала, упала, упала

и выхода нет никакого.

На воле? Там одно горе:

грешники, воры, убийцы

и их лица, лица и лица.

Лики эти недобрые,

не наши лики, голодные,

лики исполненные печали.

Они, девчушечка, не встречали

твоей безвыходной нищеты!

Ты иди в моё жерло, иди…

И воды, воды, воды

смоют непогоду,

смоют горькие слезы

у девочки-розы».

— Не бывают воды весёлыми,

видела я их истории

с похоронными душами.

Ты болото, не ной, я не слушаю!

Не стой, болото, на пути,

расступись да дай пройти!

Я вчера родилась впервые:

мои стихи вдруг поплыли

и доплыли до человечка.

«А как его имя?» — Вечность.

Сказочное, сказочное болото

всё время тянет кого-то,

а как затянет к себе, так смеётся.

Не ной, девка, баба русская не сдаётся!

Колыбельная безумной Гретхен

Спи, сынок, укрою снежным пледом я тебя,