На стороне мертвецов

— Да и супруга ваша, никому не в обиду сказано, тоже ведь была… из малокровных? Иначе не отдали бы княжну за сынка городового… э-э, за человека, столь недавно получившего дворянство. Белозерские — род древний, можно сказать, древнейший, а все мы знаем — чем древнее род, тем больше истощается Кровная Сила, даже правильные браки не всегда помогают, не то что такие вот…

— К чему вы все это говорите, Ждан Геннадьевич?

— А к тому, что сынок ваш, отнюдь не Мораныч, верно? Не в кого ему Моранычем быть!

Урусов едва заметно дрогнул бровями… и тут же лицо его снова приняло равнодушное выражение.

— И даже не оборотень! — продолжал полицмейстер. — А на трупы будто нюхом идет! Тут у меня имеются показания портного Йоськи Альшванга, иудейского вероисповедания… — полицмейстер жестом фокусника вытащил из-за обшлага измятые листы.

— Какого еще Йоськи? — искренне удивился Митя.

— Будто не знаете? Он вас так преотлично запомнил! И показания дает, что, дескать, пришли вы в «Модный домъ» с барышнями Шабельскими да с молодым Лаппо-Данилевским, сынком Ивана Яковлевича… — теперь в голосе полицмейстера прозвучало такая почтительность, что Митя бы его после этого точно невзлюбил! Увы, полицмейстер ему и раньше не нравился. — …а как повел он барышень приклад швейный показывать, так вас — глядь! — и нету. Забеспокоился, искать пошел… и нашел! Прямиком над окровавленным телом своей кузины, или кем она там ему приходится…

— Погодите… Йоська? Маэстро Йоэль? Альв?

— Да какой он альв! Жиденок он, да еще и мамзер, незаконный, в смысле! Цилька Альшванг его невесть от кого прижила!

— От альва. — буркнул ротмистр.

— Иноверка — от нелюдя! — воинственно взвился полицмейстер. — Экая мерзость!

Ингвар резко и зло вскинулся, намереваясь что-то сказать… и тут же судорожно дернулся и захлопнул рот — Митя предположил, что его пнул сидящий рядом Урусов.

— То есть, личность, чьи показания не могут быть приняты во внимание? — кротко поинтересовался отец.

— Э… Ну-у… глаза-то у него имеются… — смешался увлекшийся полицмейстер.

— И этот самый Йоэль видел моего сына… над телом… с зубами наперевес? — все также кротко продолжил отец.

— Почему… с зубами? — опешил полицмейстер.

— Да потому, что загрызли ее, как и первых троих. — буркнул Потапенко. — Так что ежели вы, Ждан Геннадьевич, нас, перевертышей, вдруг невесть с чего нелюдью считать перестали, да оправдывать принялись… — в голосе казака зазвучала насмешка. — …на хлопца вину перекинуть все одно не удастся! — он кивнул на Митю. — У девки спина подрана и с груди клок выдран. Не с человечьими зубишками да ногтишками такое учудить. — Потапенко тяжко вздохнул, а его сын, еще недавно такой спокойно-вальяжный, как… как… медведь на прогулке по лесу! — вдруг насупился и сгорбился, будто пытаясь стать меньше.

— Кровь запеклась, а тело одеревенело. — негромко добавил Урусов. — Так что убита Эсфирь Фарбер была предыдущим вечером, возможно — ночью. — он виновато покосился на Потапенко, а тот шумно, с подвыванием, вздохнул. — Но никак не утром.

— И что — так труп с вечера там и торчал? Ни одному человеку раньше в нужник не понадобилось? — недобро буркнул полицмейстер. — Господина Меркулова-младшего дожидались?

— Альшванги проживают отдельно, не при мастерской. — откликнулся Урусов. — Во сколько вы там были?

— Примерно в одиннадцать. — быстро ответил Митя и сам себе удивился — помнит! — Еще минут пятнадцать разговаривали с фрау Цецилией…

Ингвар кивнул.

— Цецилия Альшванг, когда ее удалось успокоить достаточно, чтоб допросить, заявила, что открыла мастерскую всего за полчаса до визита барышень Шабельских и сопровождающих их молодых людей. — объявил Урусов. — Говорит, так частенько бывает, раньше одиннадцати ее заказчицы не появляются. Модистки ключей не имеют, потому ждут хозяйку на улице.

— То есть, тело рано или поздно все равно нашли бы. — вздохнул отец. — Мите просто не повезло…

— И тех троих тоже. — обронил Митя — усталая меланхолия в голосе должна была скрыть вдруг овладевший им азарт — он понял! Понял!

— Тоже не повезло? — невинно поинтересовался ротмистр.

— Несомненно, везеньем их судьбу никак не назовешь. — столь же меланхолично откликнулся Митя. — Но их бы тоже быстро нашли. Возле того дома инженер от бельгийцев бушует — хочет снести…

— Надеюсь, городовой ему не уступит. — озабоченно пробормотал отец. — Надо же, как интересно получается: стоило обнаружить трупы — и сразу сносить.

— Две недели. — вздохнул Митя и убедившись, что все смотрят только на него, тоном уставшего от чужого невежества знатока, обронил. — Дом должны были снести уже две недели как…

— Хочешь сказать, что не дом сносить, потому что трупы, а трупы, потому что дом… — отец бормотал все тише и тише, и наконец застыл, глядя остановившимся взглядом в одну точку — получилось, что на третью пуговицу мундира полицмейстера.

Тот нервно проверил пуговицу и с претензией в голосе выпалил:

— И что с того?

— А все тоже! Загрызть — зубы нужны, труп спрятать — руки, и выходит убийца — из наших, из оборотней! — зло буркнул старший Потапенко, а младший насупился еще больше.