На стремнине века. Записки секретаря обкома

Однажды я пробрался к орудию, установленному на горе Мыска. Иван Морозов разрешил мне быть возле него наблюдателем. Отсюда хорошо просматривалось Азовское море. Броненосец вел огонь по городу из тяжелых орудий. Недалеко от Чайкинской косы к «Бреслау» подошли три немецких судна. Они открыли огонь по городу.

— Недолет! — кричал я, когда снаряды взрывались где-то в камышах Курчанского лимана и на подступах к Солдатской слободке. Но вот они засвистели над головой.

— Перелет! — вырвалось у меня из груди.

Взрывы сотрясали воздух.

— Беги домой! — крикнул Морозов и тут же дал выстрел по броненосцу «Бреслау».

Проскочив площадь, я оказался в центре города. На мостовой лежали убитые. Перепуганные горожане бежали к реке, на Пески, захватив еду и одежду. Кварталы, где мы жили, в зону обстрела не попали. Мать, встретив меня, сказала:

— Не подставляй голову под дурную смерть...

В городе объявлено осадное положение, все население призвано на строительство окопов и других оборонительных сооружений. Первая линия обороны строилась между Темрюком и Голубицкой, вторая — по правому берегу Кубани.

Против белоказаков выступил Темрюкский революционный полк под командованием Павла Филипповича Цыбренко.

Под Голубицкой сражались с белоказаками мои братья — Михаил и Леонтий. У Леонтия был «максим». Отец взял меня к себе в подвозчики снарядов. Там погибло много темрючан, в том числе П. Ф. Цыбренко. Отряд был предан командиром батареи, бывшим офицером Щербиной: он открыл огонь по своим. Мой брат Леонтий повернул пулемет против наблюдательного пункта Щербины — и судьба предателя была решена...

На полуострове, несмотря на натиск белоказаков, был образован Таманский фронт под командованием А. А. Романенко — фронтовика, бывшего командира Абинского полка.

Круглосуточный обстрел города заставил темрючан искать укрытие на полевых станах. Наша семья укрывалась в шалашах возле озера Круглого. По ночам сюда, переправившись через Кубань, проникали разведывательные группы немцев. Однажды они заглянули под полог нашего шалаша. Нас было трое: двое братьев Запольских и я. Немцы принялись вытаскивать нас из-под полога за ноги. Последним вытянули меня. Душа у меня в тот момент ушла в пятки.

— Ты болшой болшевик? — кричал немец.

— Нет, я маленький большевик! — машинально ответил я и подумал, что сейчас они меня пристрелят. Немец осветил мое лицо фонариком и, увидев, что я действительно небольшой, швырнул меня в сторону. В темноте я отполз в кукурузу. В ночной тишине послышался топот скачущих лошадей. Это был наш разъезд из корпуса Гая. Я помчался к ним.

— Немцы, немцы здесь!

Кавалеристы окружили разведчиков и заставили их сдаться.

То были первые дни августа 1918 года. Темрючане обороняли осажденный город всеми силами. В бою с белоказаками у Гнилой горы участвовали даже школьники — мои ровесники. Мы были в цепях пехоты и не дрогнули перед белогвардейскими кавалеристами с обнаженными шашками. Это были последние мучительные дни Темрюка в осаде.

Так кончилось мое детство, короткое и нелегкое. Юность обозначилась иной суровостью жизни и сознательным направлением своих сил против врагов трудового народа.

Да, если бы вопрос Сталина был обращен ко мне лично, ответ последовал бы незамедлительно: готов сражаться с оружием в руках, пока глаза видят врага, пока есть воздух в легких. Но я еще и секретарь обкома, и моя обязанность не ограничивается личной готовностью к бою. Передо мной встала более сложная задача — быть в ответе за всех коммунистов области, быть в ответе за все.

Что подсказывает память

1

...Не играй в таинственного носителя забот и тревог партии, не прячь своих замыслов, не скрывай сомнений, не бойся осуждать себя за ошибки — и друзья поймут тебя, доверят тебе сокровенные думы. Без этого никакой партийный работник не может рассчитывать на успешное решение стоящих перед ним задач...

Приехав на Тракторный, я сразу же направился в партком, чтобы рассказать о разговоре со Сталиным.

Передо мной — широкий в плечах, богатырской комплекции, неторопливый Дмитрий Приходько. Это секретарь Тракторозаводского райкома партии. Ловит каждое слово из разговора со Сталиным. Толстые губы собираются в тугой узел, на лице выступают багровые пятна. Вижу, тревожат его такие же думы, какие заставили и меня забыть о сне и усталости. Перед ним в реальных контурах раскрывается вся ответственность за боевую готовность коммунистов района, всех рабочих, в данном случае — Тракторного завода. Я предупреждаю его, что вечером состоится собрание партийного актива города, где ему придется выступить и рассказать о результатах сегодняшней проверки боевой подготовки отрядов народного ополчения, истребительных батальонов. Он опускает, как мне показалось, вдруг отяжелевшую голову и отвечает задумчиво:

— Хвалиться нечем, еще много недоделок...