На ступенях (СИ)

— Читал он, видите ли, а я ела вилкой, и не какой-то там однозубой или двузубой, как нам некоторые втирают, а нормальной вилкой. Ты, Вадик, не интернетным авторам верь, а меня оффлайново слушай. Считай, что тебе несказанно повезло получить информацию об античном мире из первых рук. Там у нас и по части гигиены все было в порядке, ты не поверишь, но мы даже чистили зубы каждый день. Воспитательницы учили нас следить за одеждой и правильно ухаживать за волосами, а ведь наверняка знали, гадины, что скоро мы превратимся в грязных оборванок со всклокоченными и слипшимися космами на головах. А по вечерам — зацени изощрённость издевательства — нам рассказывали что-то вроде сказок, ну, или, если угодно, мифов. Зачем-то нас даже грамоте учили. Наверное, хорошо учили, если даже после стольких лет жизни в храме, стоило мне вырваться на свободу и оказаться перед необходимостью что-то такое жизненно важное прочитать, я хоть и со скрипом, хоть и не сразу, но сделала это. А ведь в храмовый период мне не довелось прочесть ни слова.

— Опять не понятно. Зачем могла бы понадобиться эта совершенно бессмысленная вещь — учить грамоте детей, которых готовились принести в жертву чудовищу, именуемому «богиней»? Это уже просто цинизм какой-то.

— Ты только в этом одном рассмотрел цинизм? Да там всё — цинизм. Нечеловеческая жестокость и оголтелый цинизм — больше ничего. И они ещё будут мне в романах своих рассказывать о продвинутых методах воспитания храмовых..., — Лидия внезапно осеклась.

— А ты не стесняйся, Лидунь, договаривай. Ты так бесстрашно натягиваешь на себя кожу древнеримской проститутки, а обозначить словом её, то есть, получается, твою бывшую профессию не решаешься? Воспитание мешает? Отринь интеллигентское слюнтяйство, встань и громко произнеси: я проститутка с двухтысячелетним стажем. — Вадим хохотнул.

— Смешно тебе, да? А вот встану и произнесу. — Лида поднялась со стула, театрально вскинула руку и заговорила незнакомым Вадиму поставленным голосом:

— Нет, это я не проститутка с двухтысячелетним стажем, это ты, как и все твои братья по полу, запрограммирован на унижение женщин, а, возможно, и на убийство. Не знаю, когда в земных мужчин внедрили эту программу: тогда, две тысячи лет назад, или значительно раньше, но избавиться от вируса вы сможете, только если, наконец, поймёте, что он в вас присутствует. А спасибо за эту подсадку скажите в том числе нашим «паломникам», которым было наплевать, выживут ли доведенные до состояния полудохлых зверушек девочки после, блин, ритуального совокупления, или загнутся уже в процессе.

— Ты делаешь слишком смелые обобщения, Лида. История человечества вообще кишит жестокостями разного рода. Например, тысячелетия рабства полны таких кунштюков, что если бы все они закладывались в нас, как ты говоришь, вирусами, так мы все являлись бы потенциальными маньяками.

— Не исключено, что дело обстоит именно так. Цивилизованность какая-никакая лёгким флёром прикрыла озверелую сущность людей, но уж если где-то прорвало, тут уж всех святых выноси, тысячелетнее дерьмо начинает бить фонтаном.

Негодование, нараставшее в Лиде за время монолога, спало, она опустилась на стул, и продолжила устало:

— И всё же, дорогой, смею думать, что мужчины и женщины не одинаково сильно простудились на сквозняке вечности. Ни я, ни другие девочки, никто из нас не знал, что в один отнюдь не прекрасный день нас отведут к ступеням храма. А взрослые мужчины добровольно приходили мучить нас, никто их за причинное место туда не тянул.

— Таким завуалированным образом ты обвиняешь меня в чём-то? Я тебя обижал? Твой обличительный пафос явно избыточен, если он относится только к твоей странной выдумке с храмами и богинями.

—Ты не обижал меня раньше, ты обижаешь меня сейчас, Вадик. Ты откровенно пренебрежителен к моей античной ипостаси, и только на том основании, что меня принудили заниматься ритуальной проституцией. Но я не выбирала эту судьбу. Это во-первых. А во-вторых, хорошенькая проституция, когда мы денег в глаза не видели, да и вообще не знали что это такое — деньги. И потом, чем выше поднималась я по так сказать карьерной лестнице, тем меньше было чего-либо имеющего отношение к плотским утехам. На последнем уровне, которого мне удалось достичь, начались изнурительные многочасовые, порой кровавые тренировки.

— В каком смысле — тренировки?

— Как бы это обозначить... в военно-спортивном, что ли. Как это ни смешно, но я почти горжусь тем, как лихо метала ножи и бесстрашно прыгала с пятиметровой высоты на каменистую землю. Подозреваю, что нас тогда уже начали готовить на роль ассасинов.

А происходившее на ступенях было просто-напросто изуверским и при этом, как можно догадаться, достаточно прибыльным способом отбора самых выносливых и живучих детей. Нас туда привели девчонок двадцать — это навскидку. Два года, два бесконечных мучительных года, и от всего выводка осталось трое.