На ступенях (СИ)

— Кстати о матерях. Что ты помнишь о своей матери... тьфу ты — оказывается, бред заразен... Что ты можешь сказать о матери твоей героини? Ведь должна же она как-то фигурировать в этой истории.

— Должна, наверное, но не фигурирует. Ни мы с Зои, ни другие девочки никогда даже вскользь не упоминали о своих семьях, будто вообще не знали, что семьи существуют. А ведь, когда мы попали в пансион, всем было лет по шести-семи — не такие уж и малышки, чтобы начисто забыть о родном доме. Должны же мы были из прошлой жизни помнить хотя бы матерей, а вот, поди ж ты, не помнили.

В прошлый раз я упоминала о разговоре с моим рабом — это уже в Риме произошло.

Лидия жила в столице Империи уже пятый год, у неё, вроде бы, не было оснований жаловаться на жизнь: имела она собственный дом с садом, ей принадлежали обширные виноградники, приносящие доход, её известные на весь город «четверги» посещали достойные граждане Рима. Двое любовников Лидии обеспечивали ей безбедное существование. Один из них, модный в ту пору поэт, посвятил обожаемой гетере немало хвалебных од и чувственных элегий, в которых воспевал её красоту и утонченные манеры, чем немало способствовал прославлению Лидии в Риме. Была от поэта ещё польза: он рассказывал Лидии о греческих философах, что позволило ей в беседах с гостями ловко создавать образ умной и образованной красавицы. Второй любовник — вторым он был по времени его появления во внутренних покоях дома Лидии, а по статусу, безусловно, являлся первым — повышал престиж гетеры самим фактом своего существования в её жизни, так как был крупным государственным мужем, сенатором.

Многие мужчины, заискивая и не скупясь на подарки, добивались её расположения — видимо, рассчитывали занять место поэта, который явно стал наскучивать Лидии. Подвинуть сенатора не решился бы никто, да и сама Лидия до поры не думала, что сможет в здравом уме отказаться от покровительства всесильного и щедрого любовника. Кроме практической пользы от сенатора был прок и особого рода, он открывал глаза Лидии на мироустройство, на природу людей и денег. Ещё не добравшись до Рима, Лидия поняла, что не готова к жизни вне храма, мир за его пределами был ей совершенно не известен. Она испугалась приоткрывшегося большого мира, но малодушно мелькнувшая было мысль о возвращении в храм была тут же ею отвергнута. Прежнее течение жизни, когда она не задавалась лишними вопросами — а лишними в храме считались почти все вопросы — перестало казаться единственно правильным. Лидия даже засомневалась, а жизнью ли вообще являлось её пребывание в храме, или это что-то иное, чему она не знает названия.