На суше и на море - 1961

— Так вот, я только что получил телеграмму из управления. Нам предлагают за тридцать дней закончить трассировку… Ты представляешь, что это значит?

Чеботарев недоуменно посмотрел на Колыванова, полагая, что за этим кроется шутка или просто учебная задача, какие любил инженер задавать, чтобы люди не забывали свою профессию. Но Колыванов был хмур, бледен. Чеботарев осторожно ответил:

— Если по предложенной трассе идти, то за это время можно основные участки обследовать…

— Вот именно, по предложенной, — зло сказал Колыванов.

Он не сказал того, чего и не следовало знать Чеботареву. Телеграмма была подписана Барышевым, и означает она, что главный инженер настоял на своем, убедил Тулумбасова, отсюда и такие сжатые сроки…

Но Чеботарев мгновенно вспомнил перечеркнутую Колывановым схему трассы, жирную красную линию, которая легла на карте по прямой через горы и болота. Василию было ясно: Барышев старался помешать Колыванову в его работе, он оставался врагом, может, не таким опасным, каким показал себя в Казахстане, но столь же хитроумным. Нужно было помочь Колыванову, подсказать ему нечто такое, что вернет снова улыбку на его лицо. И Чеботарев выпрямился, вскинул голову:

— Разрешите сказать, Борис Петрович?

— Ну-ну, — ответил Колыванов, не поднимая глаз от развернутой на столе схемы.

— А если действовать не по нормам министерства, а, так сказать, по-военному? Можно ведь и в месяц уложиться?

Колыванов поднял глаза, и. Василии с удовлетворением отметил, что в них снова заиграла усмешка.

— Да, если по-военному, — задумчиво протянул он. — Дело в том, что мы давно перешли на мирное положение, Василий. Начни мы по-военному действовать, начальство как раз и придерется…

— А мы ответим, что применили наш старый опыт, — лукаво сказал Чеботарев, понимая, что Колыванову понравилась эта мысль. — Мы легкую партию отправим вперед, а остальные пойдут следом. В конце концов какое кому дело, сколько дней рабочие станут пикеты ставить да углы вымерять, если мы налегке всю трассу пройдем и скажем — она будет здесь! Что вы на это ответите, Борис Петрович?

Напряженное выражение еще не сошло с лица Колыванова. Василий торопливо добавил:

— А если они нам такой жесткий срок дают, то надо сегодня же выходить, я так думаю, товарищ начальник.

Он опять обращался официально, так как неслужебный разговор о кознях против Колыванова и о том, как их отвести, был закончен. Колыванов встал из-за стола и хлопнул его дружески по плечу:

— Так пройдем за тридцать дней трассу?

— О чем говорить, Борис Петрович! В Карпатах мы, помню, за две недели обследовали больше полутораста километров, а там условия были потруднее… Вы разрешите мне идти с передовым отрядом? Возьму человека три, а остальные пусть по мере возможности поспешают за нами…

— Делай. Только с головным отрядом пойдем оба.

— Да что вы, Борис Петрович!

— Ничего, Василий, придется идти обоим. Подготовь людей, завтра выступим. На первых участках, где трассы совпадают, задерживаться не станем, надо торопиться туда, где придется всю работу по разбивке делать заново. Предупреди людей, что работа будет срочная, без отдыха, без дневок. Ну, торопись, да пошли ко мне помощницу. Надо еще людей с линии вызвать для разговора.

Чеботарев покинул кабинет, оставив Колыванова в том состоянии, какое, он знал, предвещало быстрые дела и короткие разговоры. И действительно, помощница немедленно выбежала из кабинета и начала звонить по линии, вызывая молодого инженера Иванцова, затем начальника снабжения, потом главного инженера участка и заместителя Колыванова. Все эти люди находились в разных местах, и сейчас к одним бежали посыльные, других вызывали по телефону. Колыванов действовал по-военному, и Чеботарев все время слышал его ставший очень звонким голос.

У Чеботарева, впрочем, было достаточно и своих дел: определить количество рабочих, указать их обязанности. Рабочие же не удовлетворялись его короткими приказами, а хотели еще что-то уточнить, узнать поподробнее. Его выручил Иванцов, молодой инженер, который, переговорив с Колывановым, сам занялся рабочими.

А еще через полчаса пришел старик Лундин и принялся помогать Чеботареву. К вечеру все было подготовлено. Можно было еще выспаться в домашней обстановке в последний раз перед нелегким, долгим походом.

9

Последняя «планерка», которую проводил Колыванов, Чеботареву не понравилась. Чувствовалось какое-то непонятно грустное настроение людей, будто они собрались на поминки.

Чеботарев попытался разогнать это тоскливое настроение насмешливой шуткой: «Никто ведь не умер! Они с Колывановым еще многих переживут!» Но ни один из сотрудников не отозвался.

Словом, все происходило так, как когда-то в Казахстане. Да и человек, виновный в таком невеселом прощании, оказался тем же Барышевым.

Но звучала тут и новая нотка. В той казахстанской истории все были на стороне Колыванова, негодовали, удивлялись приказу главного инженера. Теперь же, казалось, никто, кроме, пожалуй, молодого инженера Иванцова и, конечно, Чеботарева, не верил, что затея Колыванова удастся.