НА СУШЕ И НА МОРЕ 1965

Он говорил на митинге. Глаза у него были самые обыкновенные, человечьи. Его ударило взрывной волной, и из век сочилась кровь. Он рассказывал про то, что будет победа, а сам прикладывал к глазам платок. Было похоже, что плакал кровью.

Немцы бросали листовки: «Штыки в землю. Захватите с собой котелки и ложки». Замполит улыбался. Вел к своим и не интересовался «темным» прошлым Харитона.

И проклял вдруг себя Харитон за то, как жил. Проклял потому, что из-за всего этого погибли сегодня люди. Он мог спасти их всех… Если бы… Но он привык молчать и повиноваться. А сегодня нужно было командовать и не ждать Назарова. До последнего ждали, думали, сейчас придет, поведет всех… Можно было натянуть снова трос, уйти всем, как в бою из окружения. Один за всех, все за одного… Будь прокляты такие, как Назаров, которые не умели ничего объяснить, которые требовали молчания и подчинения.

— Ночью зажжем костры, — сказал Харитон, — нас будут искать.

Люди молчали. Но он знал: его слышат и будут делать так, как он прикажет. Он стал сегодня тем, кем должен был стать много лет назад.

Карабанов посмотрел через плечо. Назаров шел, хватаясь за стволы, и ветви били его в грудь, хлестали по лиду.

Карабанов попробовал представить, о чем сейчас может думать этот человек. И вздрогнул. Стало страшно. Тяжко человеку. Очень. Так случилось… Что теперь? Не зверь ведь…

Он остановился. Харитон и Саша тоже.

— Сюда. Давай… — хрипло сказал Карабанов.

Подошел Назаров и замер за их спинами.

— Давай, что ли, — повторил Карабанов.

— Зачем? — сказала Саша.

Угрюмо посмотрел Харитон.

— Люди ведь…

Назаров оперся о плечо Харитона. Они снова пошли.

Карабанов опустил вниз лицо. Плыла в глаза земля, и ему почудилось, что он летит на самолете и смотрит вниз.

Карабанов болезненно улыбнулся. Он всегда любил летать на самолетах, и ездить любил, и ходить тоже.

Запутанные петли его дорог пролегли по земле. Он приходил туда, где она была еще непокорной, необжитой. Он не искал опасностей. Жизнь на суровой земле была суровой. А охотников за приключениями не любил. И легко жить тоже.

На люден был свой взгляд. Делил он их только на плохих и хороших. Они приходили обживать землю по разным причинам: одни искали настоящее дело, другие за деньгами, третьи просто так, из интереса, оттого, что по натуре своей были бродягами.

Выходило, что он, Карабанов, умел разбираться в людях. А здесь вышла осечка. Он, как и все, считал Назарова настоящим начальником, человеком, а тот оказался совсем другим. Все прощал ему, мирился, а что получилось… Если бы пе Харитон, уже никого бы не было в живых. И он, Карабанов, убежал бы куда глаза глядят. Харитон победил в нем страх.

Ни разу не слышал Карабанов, чтобы Назаров матерился. Отчитывал только пристойными словами, только правильными и вескими. Анекдоты боевские слушал, но ни разу не улыбнулся. Улыбаться было нельзя. Это ставило всех на одну доску, чего Назаров явно не хотел.

Вспомнился другой начальник. Это было лет десять назад, когда первый раз поехал в экспедицию, после техникума, с колодцекопателями. Работали в Муюнкумах. Начальник был веселый и бесшабашный человек.

Колодцы в Муюнкумах копали глубокие — двадцать, иной раз тридцать метров.

Однажды кончилась вода, кончился материал, которым крепили в колодце стенки. А помощи никакой, ниоткуда. Понадеялись, что скоро сами до воды докопаются. Гидрогеологам сказали: «Через неделю приезжайте». А воды в колодце не было, только песок мокрый. В колодец боялись лезть. Обсадки нет. Вдруг потечет песок…

Тогда сказал начальник:

— Я, однако, попробую, ребята. Может, вода близко.

Докопался до воды, два ведра начерпал, а потом зазвенел вдруг песок… Остался начальник на глубине двадцати семи метров. Навсегда…

Солнце упало в чащу, вытянулись длинные, узкие тени.

Дымное небо светилось сквозь стволы лиственниц. И Карабанову почудилось, что идут они прямо в него, слабые, обожженные… И вдруг он услышал тонкий, совсем забытый звук.

Карабанов остановился. В небе, то пропадая, то появляясь, двигалась маленькая, величиной со шмеля, точка. Это искал их вертолет.

И Карабанов радостно закричал, вертя головой. В глазах Саши блестели слезы. А Карабанов кричал.

— Брось, — тихо сказал Харитон. — Тайга не степь — и отвел глаза. — Сейчас нас не найдут. Только ночью, когда запалим костры. Может быть…

Карабанов осекся, сник…

Он никогда не был импровизатором. Любую фразу готовил расчетливо, заранее. Может быть, поэтому он всегда побеждал в спорах и добивался своего.