НА СУШЕ И НА МОРЕ 1966

Я стоял на шоссе и улыбался, вспоминая Володин рассказ. При этом я не забывал привычно сигналить каждой проезжавшей машине. Наконец мне повезло: остановилась совсем новенькая белая «шкода», за рулем которой сидел молодой парень. Мы двинулись к югу. Мой шофер оказался механиком из сельскохозяйственной артели в Стредне Туровце, и разговоры у нас с ним шли все больше о сельском хозяйстве — о «рольництвах», «статных маетках» и «польногосподарстве», а проще говоря, о колхозах, совхозах и прочем полеводстве. Из рассказов его я понял, что гордые эти каменные деревни так же неумолимо тяготеют к городу, как и наши бревенчатые, несмотря на благоустроенные дома и приличные заработки. Впрочем, городские заработки и здесь выше, а добраться поутру до ближайшего завода при наличии асфальтированного шоссе и собственного транспорта — пара пустяков. Так мы беседовали неторопливо, и бережливый механик вел свою новую машину на самой что ни на есть черепашьей скорости. Мне это было тоже на руку, потому что кругом разворачивались удивительной красоты горные пейзажи. Особенно хорош был Пренчов в чаше невысоких, каких-то загадочных, библейских гор. В Гонтьянске-Немце мы зашли в «Погостинство» выпить пива и содовки, и Йозеф Клобучиик (так звали механика) сказал, что он еще, пожалуй, сделает крюк километров в пятьдесят и повозит меня по этим местам, прежде чем вывезти на большое шоссе. Он говорил это очень неторопливо и веско, и я все понял: какая это блажь — мотаться в страду с заезжим туристом и какой это размах с его стороны. Я все понял и оценил и был благодарен, и мы поехали дальше. Мы остановились у села Себехлебы, где девушки в национальных костюмах трепали лен, а в поле стоял русский комбайн GK-3, потом еще у Дворников, где встретили девчат в таких красивых словацких костюмах, что я застонал от обиды, потому что у меня не было с собой цветной пленки. Потом мы простились с Йозефом Клобучником, и я встал за околицей села Демандице в тени фруктовых деревьев, которые тут повсюду окаймляют дорогу и которые, как мне сказали, принадлежат дорожному ведомству. Последнего мне лучше было бы и не знать, потому что демандицкие мальчишки подъехали на велосипедах и стали не только трясти эти ведомственные яблони, но и простодушно угощать меня упавшими на землю плодами. И да простит мне ведомство, я не нарушил законов гостеприимства. В этом фруктовом раю я прождал очень долго. Солнце уже садилось, когда грузовик довез меня до Левице. Над входом в столовую рядом со словацким «Едалеп» я увидел венгерское «Эттерем». Венгерская речь слышалась теперь все чаще, и в новом путеводителе издательства «Артия» это объяснялось так.

В краю «большого меньшинства»

«В 1918 году, когда Словакия вошла в состав вновь возникшей Чехословацкой республики, границу между ней и Венгрией пришлось устанавливать искусственно. Опыта в этом отношении не было никакого… По эту сторону оказались… часть Большого и Малого Житного островов, где продолжало жить большое венгерское национальное меньшинство».

Смеркалось. Жители окраины не спеша проходили мимо меня, и все в одну сторону. Может быть, они шли в кино? Чинно беседуя, прошли два венгра: один огромный, черноусый, в тоненькой рубашке, обтягивавшей обширный живот, другой маленький, поджарый, тоже усатый, в шляпе с пронзительно зеленой лентой. Девушки прогуливались в изящных брючках очень ярких расцветок. Я долго стоял на дороге, а попутных машин все не было. Потом подошло сразу две: одна взяла девушку в брючках, другая меня. Я ехал с молодым венгром доктором Кальманом и его супругой. Доктор приехал в Чехословакию всего на два дня, — вероятно, специально для того, чтобы подбросить меня до Нитры. Он неплохо говорил по-английски и очень интересовался успехами советского акушерства и анестезиологии, о которых я имел самое смутное представление.