НА СУШЕ И НА МОРЕ 1966

Джеральд со спутницей пошли к выставке по мосту Согласия, сложенному из камней, оставшихся от Бастилии. Толчея у площади Инвалидов была невообразимая. Чтобы скорее оказаться на Марсовом поле, молодые люди втиснулись в открытый вагончик узкоколейки, выстроенной специально для выставки, и высадились вблизи Иенского моста.

Президент Франции Мари Франсуа Сади Карно в сопровождении блестящей военной свиты прибыл в экипаже, запряженном четверкой. На всем пути сюда от Елисейского дворца толпы людей, запрудившие улицы, встречали его возгласами: «Да здравствует республика! Да здравствует Карно!»

Президента встретили грохотом пушек, войска салютовали оружием… Под звуки музыки кортеж проследовал под башней Эйфеля, как через триумфальные ворота, к центральному павильону. Здесь собрались сенаторы, депутаты, министры, дипломатический корпус. Величественно прогремела фанфарами Марсельеза, оркестрованная Берлиозом. Председатель совета министров открыл торжество цветистой речью. Потом говорил Карно.

Джеральду следовало быть на церемонии: у него и пропуск в павильон, и поручение посольства. Но не бросит же он из-за этого обаятельную спутницу! Представителей от посольства хватит и без него.

Дороти с Джеральдом провели на выставке целый день. Как истые британцы высшего круга, они несколько позже библейских израильтян, но задолго до арийских «белокурых бестий» считали свой народ избранным. Однако у них хватало свободомыслия отдать должное и французскому трудолюбию, и французскому гению. Они не старались отвергать высокие качества фламандского полотна, мраморов Корсики, маслин Прованса, нормандских кружев, французских вин цвета пурпура и топаза. И выставка, воспринятая без чрезмерного предубеждения, доставила молодым людям немало удовольствия помимо того, какое они испытывали в обществе друг друга.

О сколько-нибудь планомерном обозрении в первый день не могло быть и речи. Заглядывали туда, где меньше давка.

На набережных по обе стороны от Иенского моста внимание Джеральда и Дороти надолго приковала выставка истории человеческого жилья — полсотни сооружений разных времен, народов и стилей в окружении характерных для них ландшафтов. Вокруг свайной постройки новокаменного века заросли ириса, тростника, а на озерке русалочьи цветы — водяные лилии. Китайский домик — в кольце бамбука, чайных кустов и азалий. Возле греческого дома лавры, возле римского — мирты, мимозы, апельсинные деревья. Персидский дом тонет в сирени, над финикийским раскинул крону ливанский кедр. И ради контраста с ренессансом и готикой — первые несмелые опыты сооружения кровли над головой: пещера троглодита, вигвам индейцев, хижина эскимоса.

Возле Дворца машин царство различных национальных столовых, таверн, трактиров, кафе, подлинное вавилонское столпотворение кулинарных изделий. Джеральд и Дороти подкрепились тут завтраком, а обедать решили на первом этаже Эйфелевой башни. Ни французская, ни фламандская, ни англо-американская кухня не были для них в диковину, и из четырех здешних ресторанов они, конечно, выбрали самый экзотичный для них — русский.

Незаметно подкрались сумерки. Брызнули над Сеной снопы ракет и бенгальских огней. Нити газовых рожков жемчужной паутиной оплели Эйфелеву башню, а электрический маяк с ее верхушки бросал в темнеющее небо пучки красного, белого и голубого света, как бы размахивая французским флагом. На павильонах зазмеились золотые гирлянды. В середине Марсова поля сотнями струй зашелестели знаменитые фонтаны. Подсвеченные, снизу во все цвета радуги, они рассыпались дождем чудесных самоцветов и сеяли водяную пыль на скульптурную группу: по волнам скользит Республика в причудливой ладье, на руле— Свобода, на носу — галльский петух.

Под вечер ноги у Джеральда и Дороти гудели от усталости, словно телеграфные столбы. Молодые люди перешли на правый берег Сены по Ленскому мосту. В садах Трокадеро Джеральд преподнес спутнице букет свежесрезанных белых камелий.

Возле главного входа Джеральд взял извозчика.

III

У дверей своей комнаты Дороти сказала:

— Джерри, спасибо, все было так хорошо! Сейчас ужо поздно, и маме нездоровится, но утром обязательно приходите к нам завтракать.

Подарив юноше самую теплую из улыбок, девушка вошла к себе. Джеральд не успел, однако, сделать и нескольких шагов по коридору, как Дороти, вся пунцовая, стремительно выскочила обратно.

— Ох, Джерри, это не наши комнаты…

— Как не ваши?

— Не наши… Там два каких-то джентльмена, и оба без сюртуков… Ужасно!

— Это я вас отвлек своей болтовней, — виновато улыбнулся Джеральд.

Дороти подошла к другой двери.

— Вот, кажется, здесь… Теперь припоминаю: против нашей комнаты висела картина…

Она растерянно оборвала: на стене коридора не было никакой картины. Неуверенно нажала ручку двери, подергала, дверь не отворилась: комната была заперта. Из нее тянуло слабым аптечным запахом. Краска вновь прилила к щекам Дороти:

— Боже, какая глупая! Заблудилась внутри дома.

Несколько мгновений оба смущенно глядели друг на друга.

Джеральд сказал шутливо: