На суше и на море - 1966

— Ну, я хотела сделать руку, как ты мне велел, но мне показалось, что я не успею. Тогда я взяла и сделала череп. И эти, как их, чтобы прикрыть себе спину…

— Позвонки. «Вот ведь не сообразил!» — ошеломленно подумал он. — Ну а потом?

— Кажется, теперь я плачу, — сказала Вивиан. — Ну да, точно… Господи, какое облегчение!.. Ну а потом ничего. Она все еще делала мне больно, а я просто лежала и думала: «Какое счастье, если б ее не было рядом». И вот через некоторое время ее не стало. После этого я сделала глаза, чтобы найти тебя.

Объяснение озадачивало больше, чем сама загадка. Джордж внимательно огляделся вокруг и увидел нечто такое, чего не заметил раньше. В двух метрах правее, едва виднеясь в траве, лежал влажный сероватый комок с неким подобием хвоста…

В имярек meisterii, вдруг пришло ему в голову, существует особый механизм для избавления от жильцов, не умеющих приспособляться, для устранения таких мозговых систем, которые склонны к кататонии, истерии или самоубийственному умоисступлению. Если можно так выразиться, пункт, предусматривающий незамедлительное выселение.

Вивиан сумела стимулировать этот механизм, убедить этот удивительный организм в том, что мозг Мак-Карти не только не нужен, но и опасен, можно даже сказать, «ядовит».

Мак-Карти — таков был ее бесславный конец — даже не удостоилась чести быть переваренной, а была извергнута в виде испражнений.

Двенадцать часов спустя, к заходу солнца, они добились немалых успехов. Они договорились по всем важным вопросам и снова устроили облаву на стадо псевдосвиней и пообедали. Наконец из совершенно различных побуждений — Джордж считал естественный метаболизм чудовища явно неэффективным при быстром передвижении, а Вивиан и слышать не хотела о том, будто бы она может быть привлекательной для мужчины в своем нынешнем обличье, — они серьезно занялись переустройством своего тела.

Первые попытки были необычайно трудны, потом все пошло удивительно легко. Вновь и вновь им приходилось возвращаться в амебовидное состояние из-за какого-нибудь забытого или плохо функционирующего органа. Но каждая неудача лишь выравнивала путь, и в конце концов они воздвиглись друг перед другом, задыхаясь, но дыша, пошатываясь, но держась на ногах, — два изменчивых гиганта в благоволящей полутьме, первые люди, которые создали сами себя.

Потом они прошли тридцать километров, отделявших их от лагеря Федерации. Встав на гребне горы и глядя на юг через неглубокую долину, Джордж увидел слабое зловещее зарево. Это железоделательные машины извергали из себя металл, чтобы накормить фабрикаторы, которые наплодят мириады космических кораблей.

— Мы ни за что не вернемся к ним, да? — сказала Вивиан.

— Ни за что, — спокойно сказал Джордж. — Со временем они сами придут к нам. Мы подождем. Мы будущее.

И еще одно, так, пустяк, но очень важный для Джорджа: в нем сказалась его любовь к завершенности — один период кончился, другой начался. Он наконец-то придумал название для своего открытия: вовсе не что-то такое meisterii, a Spes hominis — Надежда человека.

Перевод с английского

В. Смирнова

Николай Немнонов День в лебедином царстве

Фотоочерк

Это был очень длинный день. Начался он для меня еще затемно. Я приехал на биостанцию у озера Жувинтас поздно вечером. В окнах уже не было света, и только луна, прорывавшаяся сквозь облака, рассыпала серебро по отдаленным плесам.

Запоздавшего гостя накормили, угостили каким-то особенным чаем, настоенным на ароматичных травах, и глубокой ночью отвезли в заранее приготовленный скрадок — шалаш из толя с отверстиями-амбразурами, смотревшими в разные стороны. Это сооружение было воздвигнуто на плоскодонке и замаскировано тростником.

Лодка стояла в зарослях тростника. В этой «крепости», разложив свой разнокалиберный фотоарсенал, я должен был ждать рассвета, появления лебедей, уток и прочей населяющей озеро живности. (У ружейных охотников это называется охотой из засидки.)

Ночью прошла гроза. Низкие тучи, сгущая темноту, бежали над озером. Крупные капли дождя в переменном темпе барабанили по моему шалашу, шуршали в озаряемых вспышками молний камышах. Под этот шум, дополняемый по временам раскатами грома и легким плеском бьющихся о борт волн, я уснул, убаюканный покачиванием лодки.

Когда я проснулся, гроза прошла. Уже светало: летняя ночь короче воробьиного носа. Озеро мирно спало под ватным одеялом тумана. Тишина. Только в зарослях монотонно урчали лягушки да где-то неподалеку плескалась большая рыба. Вот возле самой лодки беззвучно, с озабоченным видом проплыла лысуха, вдали послышался звук лодочного мотора, а потом хлопанье крыльев лебедя. Озеро просыпалось. Казалось, что свет надвигающегося утра вытесняет тишину. В дружный хор лягушек вплетались голоса лысух. Появилась пара чомг с птенцами. Повертелись перед скрадком и уплыли восвояси.

В предрассветной мгле приблизилась едва заметная на фоне отражающей белесое небо воды пара лебедей. В камышах пищала какая-то птица. С криками, сверкая кипенно-белым оперением, пролетали чайки.