На суше и на море - 1966

Потом движение ледников замедлилось. Глыбы льда скопились во впадинах. Прошли века, значительно потеплел климат. Льды таяли, наполняя свое ложе хрустальной водой. Так с течением времени образовались в здешнем краю большие и малые водоемы. Чем толще был ледовый панцирь, тем глубже и обширнее озеро.

На левобережной Обь-Иртышской равнине озер не счесть. Они усыпали мозаикой всю эту огромную территорию. На дюнных гривах впоследствии выросли могучие сосновые боры. Часть мелких озер, не имевших притока свежих вод, постепенно высохла, дно их превратилось сначала в болота, а потом в рямы, то есть в поросль неприхотливой карликовой сосны.

В недавнем прошлом в здешних краях бродили мамонты и бессчетные стада северных оленей. Потом, видимо из-за эпидемии, мора, почти одновременно и повсеместно вымерли волосатые великаны. Сотни драгоценных бивней ежегодно находят в береговых отложениях Иртыша и Оби, на дне озер.

Мамонты исчезли, но их спутники — северные олени — сохранились; как и в былые времена, бродят они по старым тропам, не мельчая и не изменяя своего внешнего вида.

Тихо шагаю старым бором. Спешить некуда. В тени сосен не жарко, нет оводов. Слушаю негромкий говор древнего леса, пью полной грудью его живительный бальзам. И снова меня поражает изобилие белых грибов. Хочется хотя бы приблизительно узнать, сколько же можно собрать ценных грибов с гектара бора? Для этого нужно заложить несколько проб в различных местах, обобрать там грибы и высушить их на солнце. Через час мой вместительный рюкзак полон отборнейших боровиков, а выбрана лишь половина площади. Отдыхаю на нежном ягеле, потом сгибаюсь под тяжестью ноши, возвращаюсь к палатке. Меня встречает бабка Анисья. Она откладывает в сторону шитье и удивленно смотрит на меня.

— Опять поди рыбу таскал?

— Нет, Анисья Петровна, грибы принес.

— Грибы? Какой такой? Поди худой, сейчас груздей нет.

— Белые грибы.

— Ну-ка какой?

Я высыпаю содержимое рюкзака.

— Худой гриб. Его только олень ест, — качает она головой.

— Что ты, бабушка! Это же отличный белый гриб. Самый дорогой: его в сушеном виде принимают по три рубля за килограмм.

Анисья Петровна смотрит на меня:

— Кто принимает?

— Госохотпромхоз, рыбкооп. Куда хочешь, туда и сдавай.

— Не слыхала. Неужели правда, принимают?

— Конечно. Ведь это же очень вкусный продукт.

— Грузди мы едим, то вкусный гриб. А эти?.. Не знаю.

— Ладно. Я тебе приготовлю их.

Я нарезаю мелких грибков целое ведро и, раздув костер, ставлю варить. Потом расстилаю на поляне тент и принимаюсь резать грибы. Анисья Петровна штопает чью-то рубаху, изредка поглядывая в мою сторону.

— Однако долго один резать будешь. Давай тебе помогу, — предлагает она.

Мы быстро разделались с боровиками и рассыпали грибы сушиться на солнце. Покурив, я собрался уходить.

— Вари до моего прихода. Если вода выкипит, снова долей, — наказываю я Анисье Петровне.

— Ладно, только сам ешь похлебку, — брезгливо поморщилась она.

Через полтора часа я снова принес полнехонький рюкзак. Был обобран первый гектар. Пока Анисья Петровна резала грибы и раскладывала их, я занялся кулинарией.

Грибы сварены. Сливаю воду и на сковороде в масле прожариваю. Аромат возбуждает волчий аппетит. Бабка Анисья, привлеченная дразнящим вкусным запахом, подходит к костру.

— Гляди-ко, и верно хорошо пахнет, — добродушно улыбается она.

Я угощаю ее. Вначале она пробует осторожно, потом, разобрав вкус, уплетает грибы за обе щеки.

— Смотри, какой вкусный! Жизнь в тайге прожила и не знала, что его кушать можно.

После чая иду снова в бор, на свое грибное поле. К вечеру я принес пять рюкзаков общим весом около восьмидесяти килограммов. Но грибной азарт уже поостыл. Уж очень легко и просто здесь собирать редчайший гриб: иди и бери. Нет элемента поиска, ожидания и радости находки тугоголовых боровичков.

Солнце колет кроны сосен острыми стрелками закатных лучей. Вечер тихий, чистый, прозрачный. В голубой выси стремительно носятся черные стрижи, устало постукивает на вершине сосны дятел. Заливисто выкрикивает прощальную песню уходящему дню белобровый дрозд, без конца повторяя свою угрозу:

— Уйду, уйду, уйду! Потом четко спрашивает:

— А ты был? А ты был? А ты был?

— Ровно как человек говорит, — задумчиво произносит Анисья Петровна, споро и аккуратно дорезая грибы. — Он маленький, а кричит громче всех, — кивает она в сторону замечательного певца.

Вечер гаснет, но дрозд не умолкает. Я зачарованно слушаю звонкую песню.

Анисья Петровна приносит воды и ставит варить оленину. Рыбаков наших пока не видно, — видать, поддались они страсти щучьего лова. Мы сидим у костра, отмахиваясь от полчищ комаров.

— Вот хочу спасибо тебе сказать за то, что научил деньги зарабатывать, — помешивая в котелке, говорит бабка Анисья, — теперь можно все лето работать. Грибов полно, помаленьку таскать, сушить буду, потом сдавать. Глядишь и деньги заработаю, — улыбается она. — А то как бы жил? — грустно вздыхает старуха.

— Не горюй, Анисья Петровна, мир не без добрых людей. Помогут, не оставят тебя в беде.