На суше и на море - 1966

— Сердце кровью обливается… Мы с ребятами ягоду берем, а рядом на гриве лесозаготовители уже орудуют. Нужно немедленно запрет на все левобережные лесные угодья наложить. Я так думаю, что святая задача всех нас — сохранить таежные богатства. Городу жить сотни, а может, и тысячи лет!

Минут пять длится молчание, потом я говорю:

— Правильно, Семен Михайлович. Я вполне уверен, что и кроме нас с вами найдется много, очень много людей, которые так же смотрят на эти вещи.

Семен затягивается махоркой.

— Посмотрим.

— Отстоим Яркинские угодья, — твердо говорит Уварович.

Мы прощаемся с Семеном и расходимся своими путями…

За болотом сворачиваем звериной тропкой на восток к озеру Шалашкову. Меня смущает почти полное отсутствие брусники, хотя в июне она здесь повсеместно цвела дружно и обильно.

— Что могло случиться? — спрашиваю я Уваровича.

Он останавливается и внимательно осматривает ягодный покров, потом, сорвав пучок, оборачивается:

— Гляди, что получилось, видишь, все цветочки жаром убиты.

Действительно, на стеблях вместо сочных ягод безжизненно висят сморщенные и почерневшие цветки.

— В июне-то, помнишь, как сушило, вот ягоды и не уродились. Бруснички только те плодоносят, что под дожди попали. Помнишь, на Карасьих борах в то время какой дождина лил? Вот и результат. По всем Карасьим борам нынче полно брусники, а здесь, видать, дождя не было. Пойдем, однако, дальше, может, у озер и есть ягода.

Собаки то и дело облаивают боровую дичь. Застрелив трех касачей и копалуху, перестаем обращать на собак внимание. Но вот опять слышен в глубине бора настойчивый лай. Уварович резко останавливается и, присев на корточки, щупает землю.

— Здоровенный олень-бык только что прошел. Гляди, какие копыта!

Лай приближается к нам. Василий с минуту прислушивается, потом сбрасывает рюкзак.

— Не иначе на этого быка голосят. Пошли быстрее.

Оставив рюкзаки, легко скользим по пышному ягелю.

— Лицензия-то с тобой? — озабоченно спрашивает он.

— Конечно. Заходи справа да не зевай: это тебе не лось! Уварович переводит на боевой взвод затвор карабина. Лай все ближе и ближе. Наконец показывается зверь. Могучий светло-бурый олень с огромными ветвистыми рогами стоит на маленькой полянке и, нагнув голову, копытит землю. Обе суки, пронзительно лая, вертятся у самой морды зверя, ловко увертываясь от ударов страшных рогов. Не успеваю приставить к глазу фотоаппарат, как гремит резкий выстрел, и бык, взвившись на дыбы, заваливается на бок. Лайки остервенело рвут густую шерсть оленя. К добыче подбегаем одновременно с Уваровичем.

— Ну и бычина! — восклицает он, ощупывая бока и зад зверя. — Жирен, что боров. Полтора центнера потянет!

— Ай да собачонки! Смотри, сумели все-таки задержать зверя. Тридцать лет охочусь, а оленей из-под собак не убивал. — Василий ласково треплет своих маленьких помощниц, а те, выбросив длинные языки, тяжело дышат.

Я измеряю убитое животное, записываю результаты в блокнот, и мы свежуем быка.

— Что же с мясом будем делать? — спрашивает Уварович и сам себе отвечает: — Вынесем к Шалашкову, там в избушке соль должна быть. Часть мяса подсолим, часть выкоптим. — Он минут пять молча работает ножом, потом предлагает: — Теперь я и один управлюсь, а ты отнеси к озеру рюкзаки и опростай их там. Тропой ступай, она аккурат к стану прибежит. Здесь километра три.

Через час, навьюченный двумя рюкзаками, я медленно подхожу к незнакомому озеру и удивленно таращу глаза на изобилие брусники. Весь приозерный бор пестрит бордовыми пятнами необычайно обильной и крупной ягоды. Такого обильного урожая мне никогда не приходилось встречать.

Тропка действительно уперлась в дверь старенькой избушки, а за ней открылся простор небольшого, но изумительно красивого озера. Шалашков сор чем-то напоминал Карасий. Озеро окружал старый бор. На воде плавали стайки всевозможных уток. Передохнув, с пустыми рюкзаками возвратился к Василию.

Два дня провели мы на приветливом озере. Детально осмотрев брусничный бор, я получил поразительную цифру — двести килограммов брусники с гектара. Я восхищаюсь небывалым урожаем, а Уварович скептически улыбается:

— Это для тебя урожай, а мы такую ягоду и брать не будем. Одна морока, а не сбор. За день три ведра. Нет, парень, расчету. Десять ведер за день — вот то урожай!

И вот снова впереди широко шагает Уварович одному ему известной звериной тропой. Он ловко огибает топкие болота и кочковатые щетинистые рямы. Иногда углубляется в бор, но больше придерживается окрайка грив. Собак мы ведем на сворках, иначе из-за глухарей, тетеревов и оленей нам и за неделю не добраться до легендарного Ендырского сора. Он открылся неожиданно. Тропа протиснулась сквозь густую поросль молодых сосен и вдруг оборвалась перед гигантским выпуклым темно-синим шатром…

— Вот и Ендырь! — восклицает Уварович и пристально смотрит на безбрежную ширь. — Мы к сору-то подошли с западной стороны, — задумчиво поясняет он, — длиной озеро почти пятнадцать километров, а шириной — шесть. Что тебе море! На маленькой лодчонке и не суйся. — Он снимает рюкзак. — Спешить теперь некуда, давай покурим.