Едва акулу подняли на палубу, кок кинулся на нее с ножом, чтобы вырезать плавники. Он сидел на покатой толстой спине, а она лежала неподвижно, огромная, длиной метра два. Но видимо, в теле акулы оставались еще силы, хотя голова ее была вся изрешечена пулями. Вдруг резко дернулся тугой мощный хвост, и в то же мгновение кок вылетел за борт.
Мы не успели спустить на воду шлюпку, как, привлеченные запахом крови, к коку устремились зубастые хищницы. Поверхность моря стремительно разрезали их острые плавники. Я стоял, оцепенев от ужаса, и смотрел, как беспомощно барахтается кок. Потом мы стали кричать и стрелять в акул, но все было кончено в несколько секунд.
— Акулы чепуха по сравнению с тайфуном, — сказал я.
— Но вы не боялись и тайфуна? — спросила Флоренс.
— Конечно, тогда было не так весело, как сейчас, — засмеялся я.
— Правда, не боялись?
— Да.
— И это не страшно?
— Не больше, чем когда качаешься на качелях.
Конечно, это было совсем не так. Тайфун уже двое суток швырял нас, как щепку, беспрерывно лил дождь, и волны перехлестывали через палубу. Мы все спустились вниз, чтобы не смыло за борт. Хотя люки были плотно задраены, мы опасались, что волны сорвут брезент и зальют трюм.
Шхуна осталась без управления, и взбесившийся океан гнал нас, куда хотел. Когда я поднимался к иллюминатору, чтобы взглянуть, что делается снаружи, виднелись только огромные хребты волн, подступавшие к судну. Ночь длилась без конца, было темно как в могиле, и обшивка судна трещала. Казалось, что шхуну вот-вот разобьет. Ничего не было слышно, кроме этого страшного грохота.
Судно опустело, точно все вымерли, и мне стало не по себе. Пошатываясь от качки и усталости, я остановился у каюты капитана и постучал. Никто не ответил. Я открыл дверь. В каюте было полутемно, хотя на столе горели свечи. Перед ними сидели капитан и его супруга; они читали молитвенник и даже не оглянулись на меня. Разговаривать с ними сейчас было бесполезно, я вышел и затворил за собой дверь.
Тревожное чувство все больше охватывало меня. Я вдруг почувствовал себя беспомощным мальчиком, который остался ночью один в пустой квартире, и решил зайти к больному старпому, чтобы поделиться с ним своей тревогой.
Старпом лежал в постели и стонал. В ответ на мои вопросы он промычал что-то нечленораздельное. Потом он попросил выпить. Я налил ему стакан рому, который он выпил до дна, не разводя водой. После этого ему стало немного легче. Но оставаться с ним мне не захотелось.
По трюму, залитому водой, я пробрался на полубак, где в тесном кубрике ютились матросы. Раньше я частенько заходил сюда, чтобы выкурить с матросами сигарету. Теперь здесь было темно, несмотря на то что горело несколько свечек. От них шел неприятный запах. Я остановился, стараясь при сумеречном свете разглядеть матросов, лежавших вповалку на койках; у многих головы были обмотаны полотенцами. Я уже готов был покинуть кубрик, куда снаружи прорывался глухой треск и грохот, но в эту минуту увидел боцмана.
Боцман был крепкий мужик, но сейчас он стоял на коленях, держась руками за койку, и его туловище раскачивалось так неестественно, будто он был мертв. У меня похолодело внутри. Потом я нерешительно шагнул к нему. Боцман шевелил губами, что-то бормоча.
— Что с тобой? — закричал я, встряхивая его за плечо.
— Тайфун идет, настоящий волчок крутит. В эту ночь все мы погибнем.
Я готов был ударить его. Да что они все с ума посходили, что ли? Неужели мы погибнем? Ерунда! Но когда я еще раз огляделся вокруг, мне стало страшно.
Было почти темно, и оттого неподвижные фигуры матросов казались мертвецами.
«Мы сейчас как раз посредине океана, — думал я. — Пять тысяч миль до китайского берега, столько же до американского. Вдобавок, никто не знает, куда нас угнал тайфун. Черт знает, где мы сейчас находимся. Никто не сможет нам помочь. Никто, кроме нас самих. Но что мы можем сами? Если спустить шлюпку на воду, ее тотчас же раздавит о борт, как скорлупку. На шлюпке не спастись. Это верная смерть. Неужели этой ночью мы погибнем?»
Я вернулся в свою каюту подавленный. Прошло довольно много времени, прежде чем я почувствовал, что страшно хочу спать. Нужно заснуть. Это лучше, чем сидеть вот так, ожидая конца. Но тогда можно и не проснуться, когда судно начнет тонуть. В суматохе меня никто не хватится. Надо что-то придумать.
Я встал, надел спасательный пояс, потом вышел из каюты и лег на трап, что вел из кают-компании наверх. Теперь можно было спать спокойно. Здесь я обязательно попаду кому-нибудь под ноги. Я лежал и думал о смерти. А потом мне вдруг стало стыдно. «Вот будет здорово, — подумал я, — если меня найдут в таком виде! Особенно после того, как кончится тайфун. А он ведь когда-нибудь закончится, если к тому времени мы не пойдем ко дну. Тогда меня поднимут на смех. Нет, так дело не пойдет».