— Ах ты господи! Что же это делается? — сокрушалась Елизавета Николаевна. — Эдик, да запрети ты ей бога ради. Долго ли до беды? Не удержится да виском об угол…
Еще больший ужас у доброй женщины вызывали утренние процедуры. Клара приносила из колонки ледяную воду, становилась в таз и обливалась из ковшика.
— Батюшки мои, Кларушка, доченька, образумься! Ты же простудишься, воспаление легких схватишь.
— Нет, мамочка, не схвачу. В этом секрет вечной молодости. Мне надо прожить триста лет. Чем я хуже черепахи? — И хохочет, заливается, растираясь до красноты махровым полотенцем.
Елизавета Николаевна только руками разводила, когда приезжие геологи привозили из тайги письма от Эдуарда и Клары и рассказывали, как Клара переправлялась на лодках и плотах через пороги и какой она хороший товарищ и компанейский человек. Не мудрено, что и зимой, как только Эдуард с Кларой возвращаются с поля в город, в квартире Жбановых вечно толпится народ. Смех, песни, танцы, споры. О чем только не спорят! Потом даже сами не помнят о чем.
Но сегодня тихо. Никто почему-то не заглянул на огонек. А может, это и к лучшему. Иногда хорошо побыть своей семьей, вчетвером.
Вечером почтальон принес два письма. Одно со штампом «воинское» было от Юры. В прошлом году его взяли на действительную службу. Сколь ни коротки солдатские досуги, Юра все же находит время регулярно писать Жбановым длинные письма. Он рассказывает, как скучает о бродячей жизни, о быстрых речках и тайге, расспрашивает о каждом участнике экспедиции, интересуется, кто управляется вместо него у печи, довольна ли им Клара Ивановна, каковы результаты ее работ. И лишь в самом конце письма, преступая молчаливый запрет касаться этой темы, Юра робко осведомлялся о ее здоровье.
Второе письмо было от Зины из Москвы. Зина сообщала, что вышла замуж («Он поэт, хотя еще и не очень-то известный, но будет, обязательно будет известным»), что в их институте разрабатывается проект проведения комплексных биогеохимических разведок одновременно на больших площадях и в широких масштабах в Восточной Сибири. Отрядам будут приданы вертолеты, вездеходы, всяческая новейшая техника и приборы, которые предстоит испытывать. И вообще перспективы головокружительные.
«Тебе, Кларочка, — заканчивалось письмо, — пора всерьез подумать о сборе материалов для диссертации. Пора, пора, дорогая, «остепеняться»…»
Клара уложила Анюту спать, подсела к Эдуарду на край тахты, долго молча смотрела ему в глаза. Потом сказала:
— Хорошо мне, Эдик. Знаешь, как я счастлива! — Помолчала и добавила: — Зина права: надо готовить диссертацию.
Потом она ушла на кухню и там долго о чем-то шепталась с Елизаветой Николаевной. А еще позже, укладываясь спать, шепнула на ухо мужу:
— Эд, родной мой, а у нас будет сынишка…
Третий день Елизавета Николаевна живет у невестки в отряде. Место красивое. Рядом озеро, лес. Детям тут раздолье. И быт налажен. У хозяев дом просторный, с верандой. И Кларе место в доме нашлось бы, а она не захотела в нем жить. Говорит, что не любит стеснять людей, привыкла жить по-таежному, и поставила свою палатку на берегу речушки в огороде.
Эдуард с Зиной далеко, где-то в горах, где ни троп, ни дорог. Только вертолетом и можно до них добраться. Клара осталась здесь, поближе к людским местам. Рвалась тоже в глушь, но Эдуард настоял:
— Не забывай, что ты теперь многодетная мать. К тому же здесь, у озера, наиболее трудный для исследования участок и люди, малознакомые с твоей методикой, могут завалить дело.
Пришлось Кларе согласиться.
Вчера она дала свекрови письмо, полученное от мужа.
«Здравствуйте, мои родные! — писал Эдуард. — Уже двадцать дней ничего от вас не получаю: бережем вертолетные рейсы. Флорой занимаемся втроем. Нам с Зиной помогает студентка-практикантка. Они сейчас от меня километрах в десяти. Здесь все уже отобрано и озолено.
По грубым подсчетам, отобрано примерно две трети всех проб. Но результаты анализов будут известны только через месяц. А так хочется сопоставить с тем, что нашли вы там, внизу. Кстати, Клара, твои показатели не обманули: золото есть. Мы даже нашли самородок.
Хотя еще начало августа и у вас небось стоит еще теплынь, здесь уже сентябрит. Ночью вылезаем из спальников и отогреваемся у костра. Над гольцами шапкой клубится постоянный туман. Время от времени он сползает вниз, в кар, на лагерь. Иногда туман становится плотным и сеется дождем или градом. Ходим прямо в туче, град сыплется не сверху, а с боков.
Ледники, снег, холодный камень, пронизывающая сырость. За день так устанешь и намерзнешься, что готов обнять костер.
А Юра очень хитроумный парень. Армейская служба, видимо, многому его научила. Добыл козью шкуру, пришил сзади фартуком. Его сначала подняли на смех, а потом сообразили, что в его чудачестве наше спасение. Нам часто приходится сидеть на холодных камнях. Теперь мы все стали хвостатыми.