На суше и на море. 1971. Выпуск 11

Захватив лопаты, мы сразу после завтрака выходим в маршрут. Сначала идем по песчаной косе, пересекаем, стараясь не набрать воды в сапоги, неглубокие протоки и выходим к подножию песчаного обрыва, тянущегося вдоль русла почти на десять километров. Здесь идти трудно. Вода примыкает к основанию склона, покрытому осыпями. Мы карабкаемся по ним, стараясь не съезжать к воде, где вязко, и сапоги уходят в дрожащую, зыбкую массу. У намеченного для работы Места останавливаемся. Лопатами расчищаем часть склона, чтобы вскрыть ненарушенные, свежие пласты породы. Зарисовываем, записываем все наблюдения в полевой дневник. Метр за метром, снизу вверх от самых древних слоев к самым молодым. И через каждые полметра берем образец — в Москву, на сложные анализы: споропыльцевой, химический, минералогический. Песок, песок. Желтый, как спелый горох, серый, как дождь, рыжий, как кора сосен. Песок. Тонкий, как манная крупа, грубый и крупный с мелкими камешками. Плотный, отваливающийся кусками и рыхлый, растекающийся по ладони. Песок, может быть, таящий золото.

Возвращаясь вечером домой, мы находим наши утренние следы частью засыпанными обвалами. Обвалы происходят сейчас постоянно. Промерзшие склоны оттаивают на солнце, влажный песок обрушивается, а быстрое течение уносит песчинки, чтобы отложить их где-то на новом месте. Только с наступлением зимних холодов обрывы сделаются твердыми, как камень. Но река, даже скованная льдом, будет нести свои воды, вершить великую работу.

Река стара, река мудра,

Столетья — для нее года,

Но вечно молода вода!

По берегам ее когда-то

Вечнозеленые леса

Стояли, мокли, как солдаты,

И погибали на часах.

Потом своими языками

Ее лизали ледники,

И мамонты трясли клыками

От холода и от тоски.

Река умерших хоронила,

Мороз их сковывал тела.

И вот в обрывах сохранилась

Поэма — как река жила.

И камни сжали отпечатки

В своих застывших кулаках.

И в них загадки и отгадки

Того, что кануло в веках…

2

Жизнь на реке без рыбной ловли немыслима. Хотя, надо признаться, мы горе-рыбаки. С утра, пока я готовил завтрак, Виктор с Игорем без устали забрасывали блесну в Алдан. Один раз вытащили ерша. Крючок зацепил его за бок. Но больше поймать не удалось.

— Даже на уху не хватит, — сетовал Виктор.

В маршрут вышли без снастей. Ребята отстали, я ушел метров на триста вперед. Пересекая осыпи, я смотрел вниз на реку. Было солнечно, и на легкой водной ряби плясали ослепительные зайчики. Внезапно в прозрачной воде я увидел большую рыбину, которая подошла вплотную к берегу и, казалось, тыкалась носом в песчаные откосы. Я стоял метрах в десяти над ней. Искушение было велико. Я снял ружье, огляделся. Ребят не видно, их скрывал поворот берега. Прицелился. Фонтанчиками вскинулись брызги от вонзившихся в воду дробинок. Рыба дернулась и перевернулась вверх брюхом. Я поспешил к воде. К счастью, место оказалось не топким, и мне удалось достать добычу. Окунь попался не такой уж большой, но все же весил около килограмма. Вынутый из воды, он пришел в себя и начал биться. Я сунул его в рюкзак. Сзади спешили ребята.

— Что случилось? — запыхавшись, спросил Виктор.

— Да так, вот подбил на ужин.

— Заяц? Рябчик?

— Там, в рюкзаке. Можешь посмотреть, а я пойду вперед.

На ужин у нас была уха.

Осенью в тайге всякого зверья тьма. Следы лосей, росомах и, как давно ожидаемая неожиданность, след медведя. Но увидеть его самого не удается. Нынешний год — ягодный. сытые медведи держатся осторожно. Зато зайцы осенью наглеют. Заполняют березовые перелески. Выскакивают буквально из-под ног. Чаще всего это случается во время маршрута — и нет ружья под руками.

Когда продукты у нас были на исходе, мы часто выходили в близлежащий лесок поохотиться на зайцев. Отойдя от домика шагов на пятьсот, снимаешь с плеча двустволку, взводишь один курок и идешь, не хоронясь, по хрусткой земле. Обычно не проходило и пятнадцати минут, как из кустов выскакивал заяц и, сделав несколько прыжков, застывал на мгновение. Листва с кустов уже частью опала, и было видно его повернутую любопытную голову. Затем он словно взвивался в воздух и стремительно исчезал в чаще. Во время таких остановок зайцев обычно и стреляют.

Темнеть стало рано. И работа раньше кончается. Мы ужинаем за длинным столом, сколоченным из досок и накрепко вкопанным около избы. Очагом нам служит оказавшаяся здесь железная бочка без дна. Коэффициент полезного действия крайне высок — пламя в стороны не раздувает. Были, правды, споры: Виктор настаивал на костре. Но здравый смысл взял верх. Теперь к бочке привыкли и споров не возникает.