На суше и на море - 1972

Он ушел, и в комнате будто наступила мертвая тишина, хотя Гусев продолжал насвистывать веселую мелодию. Тасеев мыл посуду. Еще день назад ему казалось, что, приди они к Палому, будет легче. Этого не случилось. Он устал от постоянных назойливых мыслей, от молчания, от невозможности высказаться, выяснить, что-то сделать.

Гусеву было проще. Он с удовольствием слушал рассказы Палого о тех временах, когда он ходил на торговых судах. А если эти рассказы надоедали, Гусев выпаливал дежурную шутку:

— Палый, ты сколько палый? Двупалый или трехпалый? Или палый в смысле лист палый?

Но обидеть Палого было невозможно. Поглощенный воспоминаниями и прожектами, он прощал все. Иногда казалось, что Палый старается выговориться на год вперед. Гусев напрасно вмешивался в его монологи.

— Опять? — спрашивал Палый.

— Что опять?

— Мешаешь мне мысль высказать. Пойми, чудак, что я словами, как сорняком оброс…

— Лучше бы тебе обрастать луком!

— Это само собой…

Тасеев незаметно уходил в комнату, где грудами были свалены книги бывшей библиотеки. Он раскрывал помятые тома и приходил в ужас от того, сколько людей страдало от любви. В каждой из этих историй он находил что-то знакомое, но все они были совершенно разными. И вдруг он понял, как велик мир. Его собственный голос казался ему таким немощным, что он рвал написанные им Вале письма.

Смог бы он рассказать о любви? Не о дрожании осенних листьев и их медленном падении в море, на камни, в траву… Не о фонаре за окном, раскачивающем по стене тени ветвей… Не об ощущениях, шорохах, звуках, а о самой любви?

Кто же лишний? Он или Гусев?

Можно утешаться тем, что прошлого нет, оно неповторимо, никогда не вернется, и бессмысленно взывать к нему, к памяти.

Может, в этом ключ?

Нечего обманывать себя… Если вообще ни о чем не думать, делать вид, что ничего не произошло, пока Валя однажды сама не скажет, то разве не будешь просыпаться с мыслью о том, что однажды тебя уже предали и это может повториться?

Тасеев бросил на пол растрепанный томик и стал смотреть на безостановочно плывущие за окном клочья тумана…

3

А потом погода наладилась… Тасеев вытащил проветрить спальный мешок. Подошел Палый и сказал:

— Сейчас самолет придет с подарками, поможете мне мешки таскать.

— Где он сядет? — недоверчиво, но с надеждой спросил Тасеев.

— Ему садиться не надо. Своим ходом грузы отправит, через люк.

— Много от них останется? — поинтересовался Гусев.

— Грузы в тройных мешках, но ты все же не каркай! Мука, порошок яичный, колбаса…

Они курили и ожидали самолет.

— Ты бы жену завел, — вдруг посоветовал ему Гусев.

Палый неодобрительно хмыкнул:

— Была у мена жена, сбежала… Кто тут выдержит? — Он вдруг необычным для него нерешительным жестом обвел поселок. — Пусто, — добавил он.

— Во, слышите?

Издалека донеслось гудение. Оно усилилось, перешло в гул, и из-за обрыва выплыл зеленоватый длинный самолет. Низко пройдя над берегом, он сделал круг, и на втором вираже из его брюха выпал черный бочонок. Вращаясь и странно гудя, он полетел вниз и врезался в обломок лавы. Над берегом встал загадочный желтый гриб и медленно поплыл к морю. Тасеев и Гусев изумленно смотрели на Палого.

— Яичный порошок, — хмуро пояснил Палый.

— Летчики тут не виноваты. Сами видите — камни… Списывать придется. Жаль.

Второй заход был тоже неудачным. Тюк угодил на обрывы над поселком и затерялся в кустах. Доброжелательно покачав крыльями, самолет ушел.

— Спорим, разыщу тюк, — вызвался Гусев.

— Ты-то, с кривой, ногой?

— Брось! — обиделся Гусев. — Опухоль давно спала. В футбол могу играть.

4

После обеда Гусев поднялся на обрывы. Троп там никаких не было, и. он долго ползал по сырым зарослям. Ветки царапались, цеплялись, но давно уже Гусев не чувствовал себя столь бодрым и свежим. Нога больше не беспокоила, и за полтора часа он взобрался на самый верх. Обнаружив открытую на море полянку, поросшую по бокам мелкой рябиной, он закурил и стал смотреть вниз. Домики поселка казались игрушечными, море резко возвышалось над берегом, и непонятно было, почему оно не хлынет на остров. Вода была так прозрачна, что даже отсюда Гусев видел затопленные валуны и стебли морской капусты. Солнце пригревало, и Гусев снял рубашку. Внизу прошел Палый с ведрами в руках, похожий отсюда на рака-отшельника.

Он чем-то чуточку раздражал его, Гусева. Почему бы и не сбежать женщине от Палого? Гусев что-то слышал об этой истории от Звонкова. Палого он не жалел — мужик здоровый, вытянет. Деньги заколачивает изрядные, тратиться не на что. Через несколько лет купит дом в Ялте и найдет новую жену.

А вот Тасеев… Гусев вспомнил то душное утро, когда он пришел к Тасеевым и застал Валю одну. Гусеву не хотелось сейчас вспоминать, как все это произошло. Остались в памяти только жадные губы Вали… Что было тогда — весна, глупость? Он вздохнул. О Вале он старался больше не думать…