На суше и на море - 1977

Февральское солнце забралось в сенцы фактории. Но иней на развешанной кухлянке не таял, поблескивал на волосках оленьих. Солнце светило, но пока что не грело. Метрах в двадцати от нашего домика на тальнике спокойно сидели куропатки. Немного ближе у остатков собачьего корма возились сороки — шумливые, вздорные и всегда неприятные для охотника пичуги.

Едва я переступил порог, как столкнулся с Ермилом Ивановичем.

— Готов? — коротко спросил он.

— Готов.

— Тогда поехали! — И Алин легкой, скользящей походкой, слегка наклоняясь вперед, быстро зашагал к складу.

Здесь уже все были в сборе: десять нарт, сто двадцать собак, десять каюров, считая меня и Алина. Но всего людей было одиннадцать. Этот «сверхкомплектный» человек появился на фактории несколько дней назад. Он был послан Центральным статистическим управлением проводить перепись населения в нашем районе, в том числе и вилюнейских чукчей, и вручил мне письмо с просьбой оказать ему в этом всестороннюю помощь.

Я прочитал письмо без особого удовольствия: лишний человек — меньше товарного груза. Но — делать нечего! — принял гостеприимно. Звали его Михаилом Григорьевичем. Он сидел на последней нарте, занимая чуть ли не половину ее, до того он был одет тепло и потому объемисто, пышно.

Как все новички на Севере, выглядел он прямо-таки чучелом гороховым, напоминая дитя, туго запеленатое заботливой матерью.

Ермил Иванович подошел к нему и дал несколько наставлений о поведении на нарте.

— Михаил, слышь, Михаил! Сиди на нарте спокойно, не вихляйся, не качайся, приноравливайся к ходу, к поворотам. Человека везти труднее, чем груз. Тот спокойно, плотно лежит, не шевелится, а человек туда, сюда наклоняется, собак дергает… Всю дорогу-то не сиди, последней нартой пойдете, дорога промятая, можно и пробежаться для разминки. Понял?

— Понял.

— Ну, тронулись.

Странная эта у собак привычка. Приготовились бежать, стоят молча, ждут команду. «Хак! хак!» — сорвались и обязательно с лаем. Лают все упряжки наперебой, будто бросаются в атаку. Войдут в работу и стихнут. Только прерывистое дыхание слышно да изредка каюрский окрик. И по снежной равнине вытянутся собачьи упряжки, каждая из шести пар собак, запряженных в нарты. И вот такая темная змейка врежется в белизну снегов, растянется метров на двести и пойдет вилять, поворачивать то вправо, то влево. Снег, как пышный торт с белоснежными взбитыми сливками. Смотреть-то приятно, да трудно ехать. Запурхаются в снегу собаки, попрыгают, попрыгают и встанут. А тяжелее всех приходится первой нарте.

Ермил Иванович давно уже встал на лыжи и идет впереди нарты — обминает снег, прокладывает след. Устанет Алин, отвернет нарту в сторону — другой каюр пойдет на лыжах покорять снежную целину, другая упряжка собачья примет на себя тяжесть первопроходца, и так весь обоз посменно штурмует трудный путь. Еду на второй нарте за Ермилом Ивановичем. Собаки идут след в след. Передовые — Беля и Цыган, белоснежный и черный псы, широкогрудые, крепкого сложения. Оба умницы, команды выполняют четко и безотказно.

— Та!., та!., та!., (стой!) — громко и протяжно кричит Ермил Иванович, останавливая нарту.

«Та! та! та!» — как эхо пронеслось над всеми упряжками. Обоз встал.

Ермил круто отвернул упряжку вправо.

— Подь! подь! подь!

Резко меняем курс. Высокий берег озера, на нем громадным козырьком нависла огромная глыба снега. Вот-вот, и вся эта снежная лавина обрушится. А если завалит нарту, не вдруг выберешься… Чутко чувствует дорогу Ермил Иванович, знает все ее подвохи, сюрпризы и коварство. Мою нарту на смену мять дорогу, пока не минуем озеро, Ермил Иванович не пустил. Передней нартой поехал его однофамилец Алин из Еропола, и пошли утрамбовывать рыхлый снег его широкие подбитые лосиным камысом лыжи. Упряжка Ермила Ивановича и моя пропустили все нарты и вступили в строй на восьмом и девятом местах. На десятой нарте, далеко выставив в сторону ноги, ехал Михаил Григорьевич.

Снежный обвал — не шутка. Незадолго до нашего выезда в «Крепость» пришла печальная весть. В урочище Майно-Пыльгино кочевало колхозное оленье стадо. Двигалось оно на узкой полосе вдоль берега моря. Над этой полосой высился обрывистый берег. В одном месте образовался огромный снежный навес. Как только и держалась эта многотонная громада? Она словно ждала малейшего сотрясения, колебания своей основы. Тысячное стадо с ярангами, аргишами, видимо, потревожило этот снежный навес. Как огромный белый медведь, приготовившийся к прыжку на зазевавшуюся у продушины нерпу, ринулась лавина на оленье стадо. Погибла не одна сотня оленей, пострадали люди, имущество. Драма в Чукотской тундре. Неожиданная, нелепая, стихийная.