На суше и на море - 1977

Остановка. Надо дать отдохнуть собакам. Палаток не ставим. Собаки моментально свертываются в клубок, прикрывают нос хвостом и дремлют. Разгребаем снег. Идем с ведром и пешней к ручейку за проточной водицей. Вспыхнул костерок из тальника. Кипятим чай, оттаиваем мерзлый хлеб, режем на дольки кету, засоленную еще с осени. Это каюрская походная еда. Кое-кто закусывает юколой. Я угощаю спутников пельменями, их порядочно заготовил повар фактории Лукич. Мерзлые, они постукивают друг о друга, как грецкие орехи. Через несколько минут горяченькие, с бульонцем взбодрят, развеселят.

С часик отдыхаем… Еще два перегона — и Ваеги. Там будем ночевать. Поднялся Ермил Иванович, за ним и все к нартам потянулись. Собаки опять с лаем двинулись с места. Собак в пути не кормят. Только отдых им нужен. Кормить будем на ночь. Такова устоявшаяся практика. За ночь собаки отлежатся, отдохнут, переварят юколу, опорожнят желудок и налегке, с новыми силами натянут потяг.

В дороге не бывает без происшествий, пусть самых маленьких, но все-таки происшествий. Так и на этот раз. Ермил Иванович опять ехал впереди. На поворотах он всегда успевает оглянуться на весь обоз, заприметить, у кого как идут собаки, все ли в порядке.

Уж начало темнеть. Спускались не серые, а какие-то сизые сумерки. Ермил Иванович повернул влево. Весь обоз вытянулся дугой. С первой нарты были видны все девять идущих следом. Бегут собаки, силуэтами — фигуры каюров.

— Та, та! (стой!) — крикнул Алин.

Моя нарта проскочила вперед, поровнялась с ведущей.

— В чем дело?

— В чем? Посмотри, сам увидишь!

Внимательно оглядываю нарты — и что же: на задней, ссутулившись, сидит один старик Дьячков, каюр, а Михаила Григорьевича нет.

— Где же он?

— Известно где, свалился с нарты сонный, там и остался. А Дьячков спит или о старухе своей задумался. Ну, поехали москвича искать, где-нибудь плетется в своих сорока одежках. Ох, уж эти мне приезжие, канители с ними.

Подъезжаем к Дьячкову.

— Спишь? — сердито буркнул Ермил.

— Ась! Ах, черт, вздремнул, видно, маленько!

— А Михаил-то где? Потерял Михаила-то! Едешь себе, не оглянешься! Поехали потерю искать.

Нашли мы Михаила Григорьевича в сугробе мягкого, пушистого снега; пробовал он следом идти и не смог… Решил ждать нашей помощи.

В Ваеги въехали поздним вечером. Это ламутский поселок. Живут в нем спокойные, уже не тундровые, а таежные люди — ламуты. Живут охотой, рыбалкой. Понемногу держат оленей. Олень здесь крупный, высоконогий — лесной. Вьючный олень. Держат здесь и собак, хотя вообще-то их в оленеводстве на Чукотке в отличие от европейской и западносибирской тундры не использовали. Пастухи в основном молодежь — быстроногие, выносливые. Бег с посошком в руках исстари был основным видом спорта.

Назавтра выехали из поселка уже двенадцатью нартами. Присоединились к нам Василий Шарыпов и ламут Федор на двух собачьих нартах с товаром. Шарыпов заведовал Ваежским отделением нашей фактории. Его-то отделению и предназначалась главная роль в установлении контактов с вилюнейцами.

Ваеги — самый ближний к Вилюнею поселок. Отсюда поведем «обстрел» ятгыргинских позиций, а позже приучим вилюнейцев ездить в Ваеги, а там и на факторию «Крепость» пригласим, и с Марковым познакомим. Все не спеша, мирно, через товар, через заботу, через взаимное доверие.

Февраль в этих широтах обычно буранный. Так было и в этом году. Дня за три до нашего выезда из «Крепости» небо с темными густыми облаками, мрачно нависшими над тундрой, наконец посветлело, сбросив на землю тяжкий снежный груз. Визжа, завывая то ли в шалости, то ли в злобе, разметали ветры снег по распадкам, заровняли овраги, речушки, озера, намели сугробы. Буранный снег, свежий, ослепительной белизны, еще не успел окрепнуть, занаститься. Тонут в нем наши упряжки, врезается в снег, оседает полоз, глубоко проваливается лыжа под каюрской ногой.

Движемся медленно, с частым отдыхом у костра. Безлюдье. Впереди первые корякские стойбища, но до них еще целый день. Мне приходится трудновато. При моем росте и весе лыжа проваливается глубоко — иду медленно. Ермил Иванович подшучивает:

— Ну как каюрская работенка?

— Тяжеловата, но пока по силам, только потею здорово.

— Зато после тебя собаки хорошо идут, лыжне можно только радоваться: плотная, торная.

Михаил григорьевич снял гусь (верхняя одежда мехом наружу), едет в одной кухлянке и матерчатой камлейке сверху. Частенько бежит за нартой — выполняет наказ Алина. Ничего, привыкнет.

Совсем стемнело, и вдруг где-то вдалеке мигнул огонек. Видно, кто-то выходил из яранги и откинул полог.

Ермил Иванович остановил нарту:

— Ну как, ночевать будем в ярангах или палатки поставим?

— А как ты сам думаешь?

— В палатках.

— Ставьте палатки.