На суше и на море - 1981

Почему решили так, а не иначе? Что означало остаться здесь? Каждый горец, каждый альпинист поймет это без труда. С Коком мы составляли одну связку. А альпинистская веревка служит только для взаимного страхования в опасных условиях. Если партнер сорвется со скалы, он повиснет на веревке, которую держит товарищ. Если один провалится в ледовую трещину, второй постарается его удержать, а потом вытянуть. Мы соединяемся альпинистской веревкой, завязываем ее концы на груди перед выходом на трудную, обрывистую стену или на ледник, рассеченный предательскими трещинами. Существует неписанный закон, о котором в обществе альпинистов даже не вспоминают, но который нельзя преступить: развязать узел страховочной веревки, отделиться таким образом от партнера можно только в уже безопасном месте!

Назвать сложившуюся ситуацию опасной было бы, пожалуй, слишком мягко. Она была просто трагичной. Поэтому мысль о том, чтобы отвязать себя от товарища и оставить его одного, даже не пришла мне в голову.

Прощание с уходящими вниз друзьями было коротким. Даже не помню, подали мы друг другу руки. В конце концов пожатие их, когда они в тройных рукавицах, не очень эмоциональный жест. Скорее уж подойдет легкий толчок в бок, простое касание рукой друга, с которым прощаешься, и ворчливое: «До завтра, до свидания!»

Один из уходивших снял с шеи запасной шерстяной шарф и обвязал им голову Кока, другой вынул из кармана немного сахару и сушеных фруктов. И это было все, что они могли оставить…

Все это происходило у края верхней трещины, пересекающей весь восточный ледник Аконкагуа. Помню, что даже при свете дня переправа через нее доставила много хлопот. Нужно было искать снежный мостик, соединяющий края трещины. А можно ли быть уверенным, что этот последний выдержит? Требовались особая осторожность, страховка и сложные манипуляции веревками. Помню также, что я бросил тогда взгляд на стрелку взятого с собой высотомера. Она показывала 6800 метров над уровнем моря. Значит, мы спустились с вершины лишь на каких-то 200 метров.

Не было времени следить, как теряющиеся во мраке силуэты преодолевают трещину. Я должен был побыстрее устроить наш ночлег.

Наклон ледника был так велик, что мы удерживались на нем только благодаря шипам ботинок. Я стал вырубать ледорубом лед, чтобы выровнять площадку, на которой мы смогли бы сесть. Над нею вбил как можно глубже оба наших ледоруба. К одному привязал Кока, к другому самого себя. Это было необходимо, на случай если мы заснем или потеряем сознание. На лед вырубленной скамеечки я положил оба пустых рюкзака и моток оставшейся веревки. Получилась скудная подстилка, но ничего не поделаешь. Усаживаемся рядом как можно теснее друг к другу. И… началась наша «самая высокая ночь».

_{Переход по снежному мостику над предательски скрытой трещиной андийского ледника, который ко всему еще покрыт пенитентами}

Кому случалось проводить ночь в горах, кто, застигнутый темнотой, должен был ожидать там рассвета, тот хорошо знает, как нескончаемо медленно тянутся ночные часы. Кажется, что время остановилось, вопреки горячим мольбам восточная сторона горизонта не хочет светлеть…

Мороз все усиливается. Края капюшонов штормовок покрываются все более толстым слоем инея. Мы дышим широко открытым ртом — ведь только так может хватить кислорода в этой разреженной атмосфере. Старательно закрываем рот шарфами. Лишь бы не обморозить легкие! У нас сейчас великолепный случай для испытания добротности нашего продуманного во всех мелочах снаряжения. Все эти многочисленные слои шерстяных рубашек, свитеров и штормовок… удержат ли они тепло?

Сколько было тогда градусов мороза? Трудно сказать. В полдень минувшего дня при ярком солнечном свете термометр показывал 15 градусов ниже нуля. Сейчас у нас нет термометра: остался в рюкзаке одного из Стефанов. Но если бы термометр был, я ни за какие сокровища не снял бы рукавиц, чтобы с ним орудовать. Это ведь означало впустить струю холодного воздуха в рукав и сделать определенное, хотя и минимальное усилие, которое обходится на высоте недешево. Делаю только одно очень несложное «измерение», опыт, которому научил меня когда-то очень давно один охотник-сибиряк. Плюю на рукавицу и через мгновение дотрагиваюсь до этого места другой рукавицей. Чувствую твердую ломкую поверхность льда. Густая слюна замерзла почти мгновенно. «Ого! — думаю. — Сейчас, должно быть, значительно ниже тридцати градусов!»

Но тогда нас угнетал не мороз. Гораздо хуже было то, что мы находились на высоте 6800 метров, где атмосферное давление едва достигало 340 миллиметров ртутного столба. И так мало кислорода!