На суше и на море - 1981

Однако рассудок взял верх. Неизвестно, сколько времени будем спускаться. Вдруг неожиданная перемена погоды заставит еще раз ночевать? И потом не в обычаях альпинистов бросать ценное снаряжение. Это походило бы на своего рода паническое бегство. Какой-то внутренний голос подсказывал, что экспедицию надо закончить в надлежащем порядке. И вот я отягощаю свои плечи тяжестью двойного рюкзака.

Спускались по старым следам. Немножко ниже ледник стал более пологим, исчезли трещины, путь стал неопасным. Мы развязали узлы страховочной веревки, но и ее не бросили. Шли медленно. На передвижение от лагеря до того места, где ледник стал плоским (это около 300 метров разницы по высоте), ушел почти весь день.

Погода все еще была прекрасной. Солнце пригревало. Мы даже расстегнули штормовки.

На ровном участке ледника Кок полностью теряет силы, ложится на лед и обеими руками стискивает сердце.

«Снова сердечный приступ!» — думал я в отчаянии. Не помогают никакие уговоры и даже долгий отдых. Изнурение полное. Он просит, чтобы я как можно скорее привел на помощь товарищей, прежде всего доктора. Может быть, это действительно единственный выход? Если оба Стефана подняли доктора по тревоге, то он, наверно, уже вдет навстречу, видимо, где-то недалеко. А без медицинской помощи не может быть и речи о том, чтобы поднять Кока, вести его или даже нести вниз.

Кое-как устраиваю ложе товарищу, оставляю ему палатку, затискиваю его в спальный мешок, рядом ставлю примус, кладу продукты. Короткое прощание, и я спускаюсь вниз один. Иду так быстро, как только позволяют заплетающиеся ноги.

Двигаясь по старым следам, попадаю в устье заснеженного кулуара, того самого, где на пути вверх я первый раз увидел с близкого расстояния весь наш маршрут к вершине. Этот кулуар навсегда останется в моей памяти. Сходя по нему, спотыкаюсь, теряю равновесие и, выделывая удивительные кульбиты, скатываюсь по замерзшему снегу. Немного ошеломленный, сажусь и… плюю, плюю густой сукровицей и кровью. Минуту спустя начинаю понимать, что, видимо, при падении от встряски в горле лопнул созревший нарыв. Наступает удивительное и неожиданное изменение самочувствия, Утихает боль. Снова весь мир кажется прекрасным, все вижу в розовом свете, даже мысль о трагическом положении оставленного наверху товарища как бы утрачивает свою остроту. Никогда в жизни у меня не бывало такой быстрой смены самочувствия, такого неожиданного прекращения боли. Полными горстями загребаю снег и глотаю ледовые кристаллы. А потом — вниз что есть силы! Примерно через час вижу далеко внизу три двигающихся в моем направлении силуэта. Это товарищи идут на помощь. Но почему трое? Через минуту все разъясняется. Это доктор Доравский, Адам и baqueano[14]Хуан. Еще вчера, наблюдая в бинокль за нашим медленным спуском и видя только две фигуры, они сразу поняли: что-то случилось. Связки Стефанов они вообще не встречали. Позднее выяснилось, что Стефаны добрались до нижней морены ледника уже вечером и заблудились в полях nieves penitentes[15]. Ночевали где-то среди них и только сегодня утром добрались до главного базового лагеря и застали его… пустым. Они были, дезориентированы этим, но, вспомнив о существовании педантично ведущегося Адамом дневника похода, отыскали его и из бисерным почерком исписанных листочков узнали о выходе спасательной группы.

Я был первым, кто принес друзьям весть о покорении вершины и о происшествиях в течение двух последних дней. Они крепко обнимают меня и сердечно поздравляют. Наша победа — это ведь и победа всей экспедиции. Рассказываю о положении, в котором оставил Кока. Доктор, наш Вампир, предусмотрительно взял с собой не только необходимые лекарства, но и приборы, нужные для того, чтобы делать уколы. Значит, все в порядке. Он заглядывает в мое горло, делает большие глаза, но ругать он будет потом, а сейчас… вручает мне термос с горячим чаем. Что за роскошь! Могу пить сколько угодно! Могу даже позволить себе такое излишество, как прополоскать горло!

Наш отважный baqueano Хуан в это время лежал пластом на осыпи и нюхал… камни. Как он пояснил, это лучшее средство борьбы с пуной, горной болезнью. Пеон из Успальяты, привыкший больше к седлу, чем к пешему хождению, человек, который столько наслушался страшных рассказов о vientos bianco и пуне, царящих в поднебесных вершинах Анд, но сам никогда в этих горах не бывавший, этот Хуан, получив приказание Адама, не колеблясь, приладил на плечи груз и отправился с товарищами на спасательные работы. Теперь пуна сбила его с ног. Ничего нет удивительного: высотомер показывал, что мы встретились на высоте 5400 метров, в местности, находящейся повыше самых высоких вершин в Альпах. Так высоко в горы он забрался впервые в жизни.

Мы разделяемся: доктор с Адамом двигаются вверх, чтобы еще сегодня вечером добраться до Кока, а я забираю Хуана и иду вниз.