На суше и на море - 1982

Через месяц нам удалось благополучно добраться до населенного пункта и дать телеграммы домой, что все в порядке. В самом деле, все было прекрасно, если не считать того, что за десять дней до встречи с людьми у нас кончились продукты, кроме лаврового листа и чеснока; что вышел диметилфтолат; что, проходя каньоны, нам доводилось купаться не по своей воле, а но тундре тащить плот бечевой, размазывая по потным яйцам комаров.

Недавно я встретил Владимира Федоровича Дорохова.

— Ну как? Удалось заснять барана? — спросил я.

— Удалось. Мне просто повезло. Я лез в гору и чувствовал, что они там. Не знаю, как это объяснить, но чувствовал, хотя не видел никаких следов. Залез — они. Пять штук. Я их снимаю, а они смотрят на меня и не убегают. Я снимал их без телевика, почти в упор. Короче, повезло.

— «Повезло»! — передразнил я. — Для того чтобы так повезло, надо было несколько лет поработать в этом районе и научиться чувствовать их кожей сквозь камни.

Евгений Марысаев НАГЛЫЙ ТИП

Рассказ

Рис. М. Худатова

Он появился в поселке в декабрьскую стужу, когда дрейфующие льды, по весне взломанные штормами и отпрянувшие от суши на полкилометра, давно сомкнулись вокруг острова, намертво спаялись с прибрежными валунами, а на небе вспыхивали то алые, то зеленые, то желтые невесомо-прозрачные полотнища, отбрасывая на снег радужные отсветы.

Полярники побросали работу и, накинув полушубки, выбежали из домов. Даже эскимосы в длинных, расшитых золотой нитью кухлянках и торбасах вышли посмотреть на белого медведя — нанука, хотя с детских лет привыкли к нему, как городские жители привыкают к кошкам и собакам. Кое-кто на всякий случай прихватил карабин.

Владыка Арктики шел, да нет, не шел — шествовал на своих тумбообразных ногах, совершенно не обращая внимания на людей, равномерно покачивая из стороны в сторону крепкой литой головой на мускулистой шее. Это был на диво крупный самец, прямо-таки великан весом далеко за полтонны, длиной метра в три, а рост его в холке достигал груди рослого человека. Единственная улица поселка была день и ночь освещена яркими электрическими лампами, потому что день на затерянном в Ледовитом океане острове зимой почти не отличается от ночи. Я заметил золотистые подпалины на боках роскошной, с густой подпушью шкуре зверя, будто ее лизнули языки огня, небольшие светло-коричневые глаза, влажно-черный и крупный, как у свиньи-рекордистки, пятак носа.

Две-три лайки бросились было на гиганта. Медведь пригнул длинную крепкую шею, прошипел по-змеиному и басовито рявкнул. Собаки поджали хвосты, поскуливая от возбуждения и страха, попятились. Медведь прошествовал в трех метрах от меня. Я поймал себя на том, что хочу спрятаться за толстой стеной дома, не испытывать судьбы. Но бегать от нанука не следует. В этом звере живет неукротимый дух преследователя, добытчика: все быстро движущееся он стремится нагнать и разорвать в клочья.

И никто из взрослых не побежал. Лишь самый маленький житель острова, трехлетний сынок наших айболитов, Эльвиры и Михаила Сперанских, всеобщий любимец, вскрикнул и круглым от множества меховых одежд колобком покатился к крыльцу родного дома. Медведь на мгновение замер, повернул голову, глядя на маленького человечка. Щелкнул затвор карабина.

— Не стрелять! — тревожно крикнул начальник биологической экспедиции, известный ученый. — Он не тронет!

Начальник экспедиции затем и находился на острове, чтобы наблюдать за жизнью, охранять покой арктических животных, особенно белых медведей, давно занесенных в Красную книгу.

И действительно, зверь не погнался за мальчуганом; он понял, что перед ним малец, несмышленыш, на которого не стоит нападать. И пошел дальше.

Возле длинного барака — механических мастерских — на его пути оказалась поставленная «на попа» трехсоткилограммовая железная бочка с зимней соляркой, намертво примерзшая к земле. Час назад трое сильных мужчин пытались повалить ее, чтобы наполнить ведро соляркой. Они и пинали ее, и дружно толкали плечами. Все было тщетно. Решили позвать на помощь бульдозериста с его машиной. И тут в поселке появился медведь.

Гигант остановился у бочки. Белый медведь чрезвычайно любопытен: любой предмет он непременно обнюхает, попробует на зуб, потрогает лапой, повалит. Зверь обнюхал бочку. Ему, очевидно, не понравился тяжелый запах солярки. Удар левой лапы (эти животные левши, хотя неплохо бьют и правой) был страшен — бочка, как живая, подпрыгнула и отлетела в сторону.

Домики семейных, бараки-общежития, люди, машины были для медведя не более как забавные одушевленные или неодушевленные предметы; его мало интересовал поселок и все, что находилось в нем. Вовсе не из-за праздного любопытства появился он возле жилья. Сюда его привлек запах, исходивший от свалки. А свалка была богатая, многолетняя. Обледеневшие объедки, помои, картофельная кожура, заплесневелый хлеб, кости, рыбьи головы и хвосты — все это целой горкой возвышалось за околицей.