На суше и на море - 1988

Я ушел в глубь леса, посидел у костра, неотрывно глядя в огонь. Вечерело. Возвращался я недалеко от поразивших меня деревьев, другой стороной просеки. И, глядя теперь на лиственницы снизу вверх, неожиданно подметил для себя новую деталь: их ветви отходят от стволов почти с правильностью солнечных лучей на детском рисунке. Потихоньку я подошел к подножию этих уже знакомых мне лиственниц и вблизи опять увидел новое, как бы другую грань их построения. Если издали дерево оценивалось в целом, но все же заметнее всего была величина кроны и великолепные, пушистые, а сейчас желтые иголки, то вблизи открылось другое. Могучий ствол и толстые прямые ветви, чуть мрачные сейчас в сгустившихся сумерках. Нижние ветви, самые старые и большие, уже отжили свой век, засохли, передав свою функцию тем, кто выше по стволу, более молодым. И здесь наглядно проявлялась необходимая жизненная смена и преемственность поколений. Я подумал о том, какие могучие должны быть у этих деревьев корни. Но они скрыты от взора. Рассмотри их и опять откроешь для себя что-то новое. Так и во всем: когда смотришь на мир с новых позиций, открываешь новое. Но чем больше хочешь познать, тем обычно труднее это дается. Многое из написанного здесь лишь иллюстрирует известные истины. Но природа помогает познать их самому. Эти знания радуют, как маленькие открытия, и не улетучиваются из благодарной памяти.

* * *

В последнее воскресенье апреля, за неделю до мая, с утра удалось выбраться в лес, что возле дома. Снега там уже не осталось, но было еще сыро, не по-весеннему прохладно, почти морозно. Где-то в отдалении пели птицы, и по тому, как они пели, сразу чувствовалось — весна.

В тот день мне посчастливилось. Я впервые увидел, как сорочья семья строит гнездо. Высмотрел белку, нашедшую на молоденькой лиственнице что-то съедобное. Что именно, не увидел. Вероятно, шишку. Белка прыжками убежала вверх по стволу, уселась на самой верхушке и сосредоточенно принялась грызть свою находку.

Потом видел дятла, одетого в серый жилет, черный фрак и нарядные красные штаны. Он спокойно сидел на ветке дерева, распушив перья, и, наверное, просто грелся на солнце.

Эти наблюдения — маленькие радости весны, когда ты вдруг ощущаешь свою причастность к пробуждению природы — хотя бы тем, что одним из первых видишь оживающий лес.

В детстве, да и позже я много раз читал, как птичьи семьи трогательно, бок о бок, по весне строят гнезда. Обычно эти строки не были любимым местом в книжках. Видно, такое лучше один раз увидеть, чем многократно прочитать.

Не раз видел, как белка, сидя где-нибудь в клетке, берет лапками орешки из кормушки и грызет их. Мило наблюдать ее. И жалко одновременно. Другое дело — на воле.

Много раз видел дятлов. Летом, когда меня маленьким возили в деревню, дятлы жили там рядом, в лесу. Иногда они даже прилетали потрудиться к деревьям, что росли возле дома. И все же теперь, когда я смотрел на этого дятла, я был рад ему, как в первый раз, когда-то очень давно, в детстве.

Тридцать с лишним лет прожил я на Земле, провожал зимы, встречал весну. Многое видел, слышал, читал. В будние дни, да порой и не только, был по горло загружен работой и столь же полон заботами о несделанном. Два часа, проведенные в лесу, и три в общем-то обычные встречи — с белкой и птицами дали мне вдруг великое чувство радости жизни, радости встречи новой весны, нового открытия, сопричастности всему живому. Мне показалось, что усталость отошла от меня, пришло ощущение, что легче идти, легче думать.

Лес прекрасен уже сам по себе. Но представьте, что вы вошли в весенний лес и не услышали в нем пения птиц. Сразу почувствуете: что-то не так. Что-то потерялось в лесной сказке. Только понаблюдав, поймете, в чем дело. Лесу свойственны свои приметы. В лесу должны быть живые звуки его обитателей.

Припомните встречу со зверем, с птицей на воле, в лесу или на поле. Такая встреча долго не забывается, и чувство остается яркое, светлое. Если на прогулке, особенно в лесочке или в парке рядом с домом, вы увидели резвую белку, разве это не доставит радости? Внимательней понаблюдайте в такой ситуации за детьми. Над ними меньше довлеют заботы, условности и, верно, потому полнее выплескивается радость при встрече с живым.

Но еще лучше не просто увидеть. Лучше, когда есть возможность понаблюдать живое. Почему это так интересно каждому? Ответить однозначно довольно трудно. Наблюдая меньших наших братьев, быть может, мы видим себя в миниатюре. Быть может, просто любуемся естественной красотой жизни, ее многообразием. Ведь жизнь и есть самая естественная и изначальная красота. Разве в природе увидишь безвкусно окрашенную бабочку, жука или птицу? Бывают ли безобразными деревья, кустарники или цветы? И не красивы ли по-своему все другие обитатели Земли? Мы, живущие, тянемся к красоте в разных ее проявлениях. Это свойство заложено во всяком нормальном человеке.