На суше и на море - 1990

Велико же было мое изумление, когда Семен спокойно, как о чем-то само собой разумеющемся, произнес:

— Моя капитана Арсеня встречал.

— Что?! Капитана Арсеньева? Когда?! — Я так и вцепился взглядом в лицо старого ороча.

— Шипка давно, однаха. До революции. Моя совсем молотой был. Пятнасать гот, однаха. Токта капитана с Амура Императорска[1] Гавань ходи.

— Да, верно. Был у него такой маршрут: с Амура он поднялся по Анюю и его притоку Гобилли и, перевалив через Сихотэ-Алинь, спустился в бассейн реки Хуту для дальнейшего следования в Императорскую Гавань.

Я заметил во взгляде Семена напряженное внимание. Догадавшись, что старый ороч неспроста проявляет такую непосредственную заинтересованность к моему рассказу, я продолжал его с известными мне подробностями.

— Здесь, в междуречье Хуту и Буту, он и его спутники, изнемогая от голода, уже приготовились к худшему. Владимир Клавдиевич весь снятый им картографический материал, путевые записи и дневники спрятал в дупло дерева на берегу реки, пометив его видимым издали знаком. Хотя и съели тут они его любимую собаку Альму, но это им уже не помогло. До этого они долго питались только ягодами, что вызвало расстройство кишечника, и они совсем отощали от этой болезни. Они лежали уже без движения, и души их, по вашему понятию, готовились переселиться к «верхним людям», когда орочи из поселка Хуту, расположенного при впадении этой реки в Тумнин, нашли их.

— Однаха, так. Моя был греби на ульмагда[2]. А начальник наша другой капитана. Он приходил Императорска Гавань.

— Да, да. Это капитан Николаев. Он с воинской командой должен был заранее поставить в определенном месте, на пути Арсеньева, продовольственный склад. Но, заплутавшись в речной системе, вынужден был вернуться в поселок Хуту. Взяв там проводников и гребцов, вновь поднялся вверх по реке Хуту. А в это время спутники Арсеньева приготовились к голодной смерти. Один из них, ботаник Десулави, тронулся умом от голода. И Владимир Клавдиевич, привыкший к таким походам и единственный из всех еще передвигавшийся кое-как, отобрал у всех оружие, чтобы исключить слабодушные поступки. Он, как опытный путешественник по Сихотэ-Алиню, не терял окончательно надежды. Он полагал, что орочи найдут их. И не ошибся.

Закончив свой рассказ, я изумленно посмотрел на Семена, вспомнив, что Арсеньев упоминал молодых орочей Акунка и Бисенка. Но эти фамилии встречаются у орочей так же часто, как у нас Иванов и Петров. А сейчас я понял, что передо мной один из его спутников.

— Так, значит, и вы там были гребцом? — воскликнул я возбужденно, не скрывая своего восхищения.

Было от чего изумляться и восхищаться — этот человек встречался с великим землепроходцем! И не в тиши кабинета в Хабаровске, а здесь вот, в тайге, на этих тропах, которыми теперь шел я! А он не только встречался тут с ним, но и принимал активнейшее участие в его судьбе. Теперь я уже по-другому смотрел на старого Семена Акунка. Он был для меня живым воплощением памяти о человеке, первым положившем на карту этот прекрасный край, — Владимире Клавдиевиче Арсеньеве.

Отдохнув у гостеприимных хозяев три дня, мы стали собираться в дальнейший путь. Намеченная работа подошла к завершению. Нам с Тимофеем предстояло перевалить через хребет Большой Ян и выйти к железной дороге, где и заканчивался наш маршрут.

Утром, когда мы собрались уже тронуться в путь, Семен, ходивший проверять ловушки, предупредил нас, что на перевале, там, где скала нависает над тропой, он встретил следы крупного тигра. Следы были различной давности: тигр находился тут не один день. Это заинтересовало Семена, и он проследил, что тигр пришел с севера. На памяти его долгой жизни не было, чтобы тигры поднимались выше реки Акур, расположенной южнее на сотню километров.

А этот тигр вообще появился с севера. Поэтому он нас и предупреждает об этом исключительном случае.

Тогда Тимофей рассказал Семену о том, как на Эльге, еще дальше на север отсюда, мы встретили тигра и взяли мясо задавленного им сохатого. Затем орочи перешли на свой язык и что-то с жаром обсуждали. Они часто упоминали слова «амба» и «пудя». Потом, видимо придя к единому решению, стали куда-то собираться. Сняв со стены небольшую, наполовину заполненную котомку, Тимофей положил в нее что-то из своего мешка.

— Твоя сиди изба, отдыхай, чай пей, — сказал мне хозяин. — Мы скоро приходи. — И, не взяв с собой ни ружья, ни собак, они направились к ближайшей сопке.