— Ира ол-маасани! (Ты — масай!) — отозвался он как эхо. После этого он вынул из ножен меч и отсек хвост у льва, затем высвободил копье из груди зверя и осмотрел наконечник, который был слегка погнут. Он выпрямил его пальцами и надел на копье львиный хвост.
Танцевавшие и распевавшие мэраны подходили один за другим ко мне, чтобы прикоснуться к окровавленному львиному хвосту и к моему правому плечу. Вскоре я был основательно перепачкан львиной кровью и охрой. Эта церемония продолжалась минут пятнадцать. Затем постепенно все успокоились и сосредоточили внимание на звере. Поскольку никто не вмешивался в поединок, мне причитались грива, шкура и хвост льва. Остальное должно было пойти гиенам, за исключением сердца, которое съедают сами мэраны. Каждый участник охоты должен был получить по массивному львиному когтю. Коноко не досталось трофеев, но он и не нуждался в них, так как достиг пика славы. Коноко выделили двух воинов, чтобы они сняли шкуру. Остальные построились друг за другом для торжественного возвращения в маньяту. Вместо того чтобы спокойно идти домой, масаи бежали всю дорогу, смеясь, распевая песни и издавая время от времени победный клич. И снова мне изрядно досталось.
Жители маньяты, очевидно, услышали наше приближение на большом расстоянии, так как несколько воинов выбежали нам навстречу, чтобы приветствовать нас. Они смотрели на меня почти как на бога. Прикасались к хвосту на копье и хлопали по правому плечу. Затем они спустили с плеч плащи и повязали на талии, чтобы не отличаться от охотников.
В маньяте меня встретили девять улыбающихся девушек с тыквенными сосудами в руках. Польщенный, я ответил им такой же теплой улыбкой. Когда же наш отряд сблизился с ними, девушки со смехом и громкими криками бросились ко мне и церемонно опорожнили мне на голову содержимое своих сосудов. По моему лицу вниз на одежду струйками побежало молоко. Ошеломленный, я стоял неподвижно, ощущая, как с ушей капает молоко. А девушки тем временем нежно гладили мою правую руку и плечо. Затем, распевая песни и хлопая в ладоши, они исчезли во встречавшей нас толпе. Ко мне подходили, пританцовывая, все новые и новые мэраны, чтобы прикоснуться к моему волшебному плечу. Маньяту охватило возбуждение. Большой крааль звенел от веселых песен, и казалось, что земля сотрясается от танца, исполняемого сорока мэранами, которые выполняли одно и то же па — совершали высокий прыжок вверх. Я наблюдал за происходившим, как загипнотизированный. Через час я удалился к себе в палатку, принял душ из брезентового ведра и переодел свежую рубашку. Когда я окончил туалет, появились две девушки с тыквенными сосудами. К счастью, они не имели намерений выливать их содержимое на меня, а предложили пообедать. Я быстро выпил кашеобразную смесь молока с кровью. Позднее, после отдыха, я вышел наружу. Все заливал серебристый свет луны. В деревне продолжались танцы. Двенадцать воинов, образовав круг, синхронно подпрыгивали вверх каждые пятнадцать секунд. Масака попросил меня присоединиться к ним. Удивленный и польщенный, я встал в круг и попытался подражать танцорам. Вскоре я убедился, что у меня ничего не получается. Масаи величественно взмывали вверх по крайней мере на метр, как будто подбрасываемые батутом, в то время как мне не удавалось сделать прыжок и на половину этой высоты. Во время танца два старших по возрасту мэрана принесли музыкальные инструменты, сделанные из рогов антилопы куду. Издаваемый ими хриплый низкий звук, точно сирена, врывался в поющие голоса, повторявшие один и тот же припев: «Хоо! Хоо! Хоо!» После часа танцев я пошел, спотыкаясь, спать и повалился в изнеможении на масайскую постель, застеленную шкурами.
Через неделю, когда закончился «зеленый период» луны, я покинул маньяту и направился на север, в Найроби. Я увозил с собой свое масайское снаряжение и шкуру льва, а также множество воспоминаний о замечательных людях, среди которых я жил под именем Арем. Никогда впоследствии мне не приходилось встречать людей с такими замечательными качествами, с такой целостностью характера и большой смелостью. Я увозил с собой еще одну вещь, гораздо более ценную для меня, — завоеванное с таким трудом право произносить в последующей жизни полные значения, дорогие мне слова: «Ара ол-масаани!»
Владимир Бардин
МЫС
НЕСБЫВШИХСЯ НАДЕЖД
Взгляд с палубы