На суше и на море - 64. Фантастика

— Нет. Был арестован в сорок восьмом году и не вернулся.

— А мать?

— А вот мать — на фронте. Военным врачом она была. Мне в ту пору чуть больше года исполнилось.

— А-а-а… — Игорь Петрович помолчал и тихо спросил: — Ваш отец… он где работал?

— В республиканском Министерстве госбезопасности. А вы что, может быть, знали его?

— Нет. Я знал одного Мергенова по Ашхабаду, но, по всей видимости, просто однофамильца.

— Мой дядя в Ашхабаде жил. Прокурором работал. Может быть, он?

…За барханом скрылась Муштари — звезда удачи. Зловеще пылал над горизонтом волчий глаз Сириуса. А на песке пустыни невидимая тропка двух путников пересекалась черным следом Харута.

Глава восьмая. Тор

Взъерошенная саксаульная сойка бегала вокруг одинокого куста и без умолку трещала, ругая затаившуюся змею. Змея следила за птицей немигающими глазами и время от времени нервно высовывала острые кончики раздвоенного языка.

Белыми ягнятами бежали по небу облака — это осень гнала над пустыней свои воздушные отары. Низкое солнце краснело остывающей медью.

Было холодно, и змея не могла двигаться. Она ждала, когда желтое пятно наверху поднимется выше и заставит быстрее циркулировать ее застывшую кровь.

Сойка замолчала и вспорхнула на ветку. Она предпочитала бы спрятаться под кустом, но там сидел ее давний враг, пусть оцепеневший от ночного холода, но враг страшный и беспощадный.

Змея повернула голову за птицей и увидела людей. Два человека шли прямо навстречу солнцу.

Обладай змея даром речи, она, может быть, сказала бы этим людям, что в пути их ждут неприятные встречи, которых даже она, змея, старается избегать. Но говорить она не умела, да и не сказала бы все равно: она не умела делать добро.

Она проводила взглядом идущих, перевела немигающие глаза на сойку и начала медленно собирать свое чешуйчатое тело в стремительную пружину. Сейчас, сейчас эта птица перестанет трещать, и ее противные ясные глаза подернутся смертной дымкой. Сейчас — это змея твердо знала, недаром ее называют стрелкой: редко жертве удается избежать ее броска, действительно неуловимого, как спущенная с тетивы стрела.

Сойка насмешливо чирикнула и улетела.

…Сегодня Мергенов был весь внимание. Игорь Петрович предупредил: «Смотрите во все глаза. Примечайте все, что можно приметить». И он смотрел.

Ничего интересного не попалось, кроме нескольких кусков изъязвленной выветриванием породы. Зато примерно после полудня он обратил внимание на то, что исчезли ящерицы. В это время дня они буквально кишат на каждом шагу. Сейчас их не было ни одной, словно какой-то неведомый дворник начисто подмел пески.

— На кой ляд они вам сдались! — сказал Игорь Петрович. — Для шашлыка все равно не годятся…

Но Мергенов видел, что его равнодушие нарочитое, и удвоил внимание.

Безжизненность песков не нарушало ни малейшее движение. Даже ветер перестал дуть. От этого безмолвия смутно и тревожно становилось на сердце.

— Дойдем вон до того леска — отдохнем, — все так же хмуро пообещал Игорь Петрович.

До леска оказалось неблизко. И чем ближе они подходили, тем больше росло их недоумение.

Это были не призрачные, воздушные заросли белого саксаула, которые создают иллюзию чего-то неземного. Это был и не черный саксаул с его узловатыми, скрюченными, словно от невыносимой муки, ветвями. Это вообще было неизвестно что.

Странные трехметровые деревья росли настолько правильными рядами, что невольно напрашивалась мысль о присутствии человека. Стремительные тонкие ветви торчали только вверх и ни одна в сторону. Они походили на рапиры и стилеты, которые росли вместо травы на мифическом Железном острове Пантагрюэля. Полное отсутствие листьев и синеватый, металлический цвет коры усиливали это сходство.

— Что за диковина?

— Леший ее знает! — пожал плечами Игорь Петрович.

— Саксаул не саксаул, кипарисы не кипарисы… Смотрите, у них чешуйки вместо листьев, как у саксаула!

— Значит, он и есть.

— Никогда не слыхал о таком!

Мергенов двинулся вдоль ряда деревьев, не переставая удивляться, а Игорь Петрович попытался сломить ветку. Она не поддалась и, выпущенная из рук, медленно выпрямилась, приняв прежнее положение.

Тогда Игорь Петрович вытащил свой охотничий нож — предмет тайной зависти Мергенова. Широкое, зеркального блеска лезвие его было покрыто замысловатой арабской вязью, рукоять из темно-зеленого нефрита заканчивалась художественно исполненной головой неведомого животного.

Впечатление было такое, словно резали не дерево, а каучук. Розоватый срез набух прозрачной влагой, тяжелая капля упала на руку Игоря Петровича. Он поднес ее к носу и услышал плотный запах цветущих маттиол.

— Мда, вот чем, оказывается, пахло зарево, — пробормотал он. — Обилие сока, как у березы весной. Можно подумать, что под песком — сплошная вода…

Он еще раз понюхал душистую каплю и задумался.

— Подите сюда, Игорь Петрович!

— Интересное что-нибудь?

— Не знаю. Нора.

— Ну и что?

— Никогда не видел таких.

— Вы и синего саксаула не видели.

— Честное слово, очень любопытная нора!