- Ну, ну, Гаврилов. Перчатка Колькина вас намертво с ним связывает. И с ним, и с... убийством тоже.
Гаврилов по-прежнему смотрит на меня тускло и задумчиво. Я сразу подмечаю эту его внезапную задумчивость и истолковываю ее в том смысле, что Гаврилов колеблется, признаться ему хоть в чем-то или нет. До конца он сейчас признаваться не будет, это ясно.
- Примеривай не примеривай, ничего не подойдет, - говорит он наконец. Первая она у нас. Олежка, черт, попутал.
Видно, мысли его все время кружатся вокруг квартирной кражи, и никакая перчатка его сейчас не волнует и, выходит, убийство тоже. Странно.
- Олежка - что, - я пренебрежительно машу рукой. - Пьяненькому веры-то мало. Вот Лев Игнатьевич - это другое дело. Если уж он указал на ту квартиру...
- Не знаю я такого, говорят тебе, - нетерпеливо перебивает меня Гаврилов.
- И Кольку не знаете?
- И Кольку.
- А ведь перчатка его...
- Далась тебе эта перчатка! - неожиданно ухмыляется Гаврилов.
- А как же? Вроде визитной карточки она.
- Ну вот что, - вздыхает наконец Гаврилов и, видимо на что-то решившись, заключает: - Не вышел номер, значит.
Я молча жду, что он скажет дальше, я боюсь неловким словом что-нибудь испортить, чему-то помешать.
А Гаврилов на секунду снова умолкает, словно усомнившись вдруг в чем-то, затем, уже решительнее, говорит, будто споря с самим собой или себя уговаривая:
- Да нет, не вышел номер, чего уж там. Куда-то даже не туда все поехало. Короче, - он поднимает голову и смотрит на меня, - перчатку ту я во дворе подобрал и с собой в квартиру эту самую прихватил. Там и бросил. Вот так все и было, одним словом.
- Ну да? - недоверчиво спрашиваю я. - Там, значит, и бросил?
- Там и бросил.
- Зачем?
- А чтобы голову-то вам задурить. Думал, убийством займутся, ну, и кражу заодно им же и пришьют. А тут, я вижу, все наоборот получается. Нам убийство хотите навесить. А мы тут ни сном ни духом. Вот так.
Я некоторое время молчу, стараясь собраться с мыслями и прийти в себя от этого неожиданного признания. Неужели это правда? Если так, то все становится на свои места. Чума и Леха не участвовали в краже, не участвовали! Один в то утро был у своей Музы, а второй - у Полины Тихоновны. И перчатку подбросили. Вот это номер! А значит, и Лев Игнатьевич... И Семанский... Но все это потом, потом. Я заставляю себя вернуться к сидящему передо мной Гаврилову. А не хитрит ли он случайно? Не пытается ли сбить? Нет, нет, рано удивляться и радоваться. Тут надо разобраться спокойно.
- Выходит, двое вас было в квартире? - спрашиваю я.
- Выходит, что так.
- И перчатку ту вы, значит, нашли во дворе. Когда именно?
- Я ее не нашел, я ее подобрал, как они убежали, - снисходительно поясняет Гаврилов.
- Выходит, вы видели все, что случилось там?
- Все как есть. Я этих голубчиков давно заприметил. Думал даже, Гаврилов сдержанно усмехнулся, - не конкуренты ли появились.
- Они тоже вокруг той квартиры кружили?
- Ну да.
- А зачем - как теперь полагаете?
- Кто их знает. Правда, один разговорчик ихний я все-таки зацепил, задумчиво сообщает Гаврилов. - Но ни хрена тогда не понял.
- Чей разговорчик?
- Ну, этих, пожилых, значит. Одного потом кокнули. У меня на глазах, ей-богу. Я прямо чуть не рехнулся.
- А что за разговорчик был?
- Ну, один, который, значит, живой остался, говорит: "Советую убраться и никогда больше ему на глаза не показываться". А тот говорит: "Это мой друг, и тебе он ничего не сделает". А тот ему: "Сделает, не бойся". Вот такой разговорчик был.
Гаврилов охотно и даже как будто с облегчением передает подслушанный им разговор. Словно давил он его чем-то, беспокоил, и вот теперь эту тяжесть можно переложить на других. Да, что-то разбередило в душе Гаврилова это убийство, что-то в душе у него дрогнуло, мне кажется.
- А потом они его убили... - задумчиво говорю я.
- Точно. На моих глазах.
- Крикнул он хоть?
- Не успел.
- А еще кто-нибудь это все видел?
- Не. Один я.
- И не кинулся на помощь, не позвал никого?
- Растерялся я, - виновато говорит Гаврилов. - Все-таки прямо на глазах. Веришь, ноги-руки аж затряслись. И язык отнялся.
- Ну, а ребят-то этих вы разглядеть успели?
- Да кто их знает, - отводит глаза Гаврилов, явно пугаясь моего вопроса. - Темно было. Их вон женщина одна видела, как они со двора убежали, а потом вернулись.
- И труп видела?
- Скорей всего нет. Ей кусты загораживали.
- А женщина эта сама откуда появилась, не заметили?
- Да из дома вышла. Не того, который во дворе, где квартира та. А из другого, который еще на улицу выходит. Из левого подъезда вышла, точно. Красное пальто на ней и белая шапка. Худая такая.
- Шершень с вами в тот вечер был?
- Не. Я один.
- В случае чего опознать этих парней сможете?
- В свидетели хотите записать? - усмехается Гаврилов.
- Хочу.
- Не выйдет, начальник. Я сам под суд иду.
- По закону все равно можете свидетелем быть в другом деле. Ведь гражданином вы остаетесь.
- Какой уж я гражданин теперь, - пренебрежительно машет рукой Гаврилов и неожиданно добавляет: - Но вот у человека жизнь отобрать - это я не могу даже помыслить. Хотите верьте, хотите нет.