- Это убийство тянет на какое-то крупное хозяйственное дело, милые мои, - он поднимает голову и смотрит сперва на меня, а потом и на Виктора Анатольевича.
- Очень похоже, - соглашается тот. - Вообще пора, мне кажется, ОБХСС подключать, настало время. Наметилось уже несколько интересных фигур. Смотрите, - Виктор Анатольевич придвигает к себе лист бумаги и начинает называть имена и записывать их. - Пока в порядке выявления, - предупреждает он. - Значит, Семанский. Он убит. Потом этот самый Лев Игнатьевич. Дальше Шпринц, Ермаков, это все там, в Южноморске. Да! Еще в Москве - Купрейчик.
Виктор Анатольевич каждое имя обводит квадратом и соединяет их пунктирными линиями, возле каждой из них ставя вопросительный знак и при этом поясняя:
- Функциональные связи тут пока точно не установлены. А скорей всего, некоторые звенья нам вообще неизвестны.
- Вы пока что и второго Ермакова запишите, - говорю я. - Василий Прокофьевич, двоюродный братец Гелия Станиславовича, в филиале его магазина трудится, на рынке. Прохвост, мне кажется, великий, может, даже почище Гелия.
- Запишем, запишем, - охотно откликается Виктор Анатольевич и, сделав пометку, замечает: - Все это должен изучить специалист, аккуратно и осторожно. Виталий, - обращается он ко мне и указывает на потолок. - Там, кажется, один крупный мастер на этот счет есть.
Виктор Анатольевич имеет в виду Управление ОБХСС, расположенное этажом выше нас.
- Там не один мастер, - улыбаюсь я.
- Это я и сам знаю, - говорит Виктор Анатольевич - Но я имею в виду одного вашего знакомого. Помните, мы с ним сотрудничали недавно по одному делу? Очень хорошее впечатление тогда оставил. Как его фамилия, забыл?
- Албанян? - спрашиваю я.
- Вот, вот. Введите его пока в курс дела. А мы потом небольшое совещание межведомственное, как всегда, соберем. Не возражаете, Федор Кузьмич? С вас, можно сказать, все началось, вы и решайте.
- Все правильно, - соглашается Кузьмич. - И Купрейчик-то этот самый не последнюю роль играет во всем деле, если из-за него такая схватка завязалась. Шутка? На убийство даже пошли.
- Золотая курочка, - насмешливо говорю я.
- Интересно знать, что она несет, - вставляет Петя.
Валя, как всегда, помалкивает и только под самый конец вдруг говорит:
- Можно предположить, что к Музе этот самый Лев Игнатьевич и заходил Возможно, хотел узнать, где Чума, куда пропал.
- Вполне возможно, - соглашается Кузьмич. - Таким образом, путей у нас к нему три: через Купрейчика, через Совко и через Музу. Кто-нибудь из них да должен знать, как до этого Льва Игнатьевича добраться Очень он нам нужен.
- Но ни Купрейчик, ни Совко так просто адрес его не назовут, - с сомнением говорит Петя. - Их заставить надо.
- Само собой, - снова соглашается Кузьмич. - Тут, милые мои, что-то придумать придется.
- Только учтите, - замечает Виктор Анатольевич, - у нас против этого Льва Игнатьевича нет ни одной улики. Обратили внимание? Ни одной. Выходит, арестовывать его сейчас нельзя. А потому и тревожить не рекомендуется.
- Все правильно, - Кузьмич задумчиво перебирает карандаши. - Тревожить не будем, а вот работать вокруг будем. Тогда появятся и улики. И идти пока что надо всеми тремя путями. И вообще давайте, милые мои, разворачиваться. Сделаем так, - он оставляет свои карандаши, и голос приобретает знакомую нам твердость: - Давай-ка, Шухмин, привези сюда Музу, Да побыстрее. Ты, Денисов, отправляйся за той женщиной в красном пальто. Разыщи ее непременно, без нее не возвращайся. Ну, а Лосев отправится к коллегам в ОБХСС, - заключает Кузьмич. - Выполняйте, милые мои. Время терять нельзя. Вон уже полдня и так прошло.
Все поднимаются со своих мест. Виктор Анатольевич прощается с каждым и уславливается о новой встрече Впрочем, никто сейчас не может предсказать, когда она потребуется.
Да, дело приобретает новый, неожиданный оборот. И контуры его начинают обрисовываться все явственней.
Я отправляюсь к нашим соседям на пятый этаж.
...Первым из нас троих выполнил свое задание Петя Шухмин. Через час он уже вернулся в управление вместе с Музой. На этот раз, надо сказать, Шоколадка выглядела далеко не такой привлекательной. Лицо ее заметно осунулось и побледнело, и потому ярко подведенные, как и прежде, губы, и зеленью оттененные веки не только не добавили ей сейчас привлекательности, но скорее делали и вовсе какой-то безвкусной дурнушкой. Это просто удивительно, как самочувствие и настроение женщины отражается на ее внешности.