На своей земле

Он еле дождался утра. Наказав Вите Лапушкину, чтобы он выгонял стадо один. Поликарп Евстигнеевич начистил до яркого блеска сапоги, надел пиджак, длинный, чуть ли не до колен, который надевал лишь в торжественных случаях, и, наскоро выпив стакан чаю, стал нетерпеливо поглядывать на зятя. Но Петр не особенно торопился. Он не спеша пил чай, не спеша ел щуку, зажаренную с картофелем, и, улыбаясь, слушал Полинку, рассказывавшую ему о том, как Павел Клинов таскал у комсомольского звена удобрения.

И когда Хромов, не вытерпев, сказал: «Пойдем, Петруша», — Петр досадливо пожал плечами и коротко ответил: «Пойдем».

Для начала Поликарп Евстигнеевич провел зятя на холм с одинокой сосной. Утро было прозрачное, в высоком небе медленно плыли белые растянутые облака. С холма были хорошо видны далекие леса, извилистая река, то пропадающая среди кустов, то голубеющая на равнине, сверкающие, словно стекляшки, озера, поля, кое-где уже начинающие зеленеть, раскиданные дома, новый сарай, парники.

— Петруша! — взволнованно восклицал Поликарп Евстигнеевич. — Ты погляди, какая тут местность! Если в нее всмотреться, так она сама подскажет, каким делом тут надобно заниматься. Вот хоть и холмы. Да ведь стадо так и просится туда, как на картину. А какой отсюда вывод надобно делать? Разводить животноводство. Кормами скот обеспечен, косилка у нас имеется. А машиновед? То-то и оно! — И он заглянул в глаза Петру. — Я тебе скажу прямо, Петруша, тут тебе работы невпроворот будет.

С холма Поликарп Евстигнеевич повел Петра в кузницу. Там их встретили Иван Сидоров с Васяткой Егоровым. Они гнули раскаленные ободья для колес. Иван Сидоров, сбросив с рук брезентовые рукавицы, поздоровался. Поликарп Евстигнеевич познакомил его с зятем и почему-то шопотом, по секрету, сообщил Сидорову, что Петр высокой марки машиновед.

— Значит, нашего полку прибыло? — спросил Сидоров, закручивая цыгарку. — Более подходящего случая трудно ждать. Каждая рука позарез нужна.

Из кузницы Поликарп Евстигнеевич повел Петра в парники. Там работа была в разгаре. Мария с Лапушкиной и Екатериной Егоровой еле успевали готовить капустную рассаду в большие корзины и ящики для отправки на поля. Увидав мужа, Мария улыбнулась.

— Последнюю партию отправляем. Белокочанная идет.

Петр подержал в руках кустик рассады.

— Какая ж это белокочанная? Ведь их, помнится, несколько сортов.

— Это скороспелка.

— Чтобы, значит, через два месяца пирог с капустой есть, — добавил Поликарп Евстигнеевич. — Но, однако, нам нечего задерживаться. Пойдем дальше, — и повел зятя на скотный двор. — Должен тебе сказать, — говорил он по дороге, — что Мария пользуется большим авторитетом. Если б не она, так и не знаю, как бы с парниками справились.

От скотного двора Поликарп Евстигнеевич повел Петра на электростанцию, — так называли в колхозе маленькую дощатую постройку, недавно сооруженную Иваном Сидоровым и Васяткой Егоровым. Эта электростанция была гордостью колхоза. Когда слух о ней дошел до райцентра, приехал фотокорреспондент в мятой шляпе и очках и долго снимал с разных стороны движок и его механика Сидорова. После этого случая Иван Владимирович ходил как бы не в себе, а увидав несколько дней спустя себя в районной газете, торжественно заявил жене и Дуняше: «Отныне бросил пить, потому как одно другому не соответствует. Меня теперь весь район знает, а может, и дальше».

Электростанция была открыта. Иван Сидоров самодовольно похаживал вокруг мотора, вытирая руки масляной тряпкой. В кузнице он работал в засаленном, рваном картузе, здесь же ходил в серой кепке с маленьким козырьком, отчего лицо у него становилось еще длиннее. Васятка стоял на некотором расстоянии от мотора. Иван Сидоров не подпускал его к мотору, доверяя работу только на пилораме.

Поликарп Евстигнеевич рассчитывал, что зять, увидя мотор, обрадуется, попросит кузнеца пустить его в ход, но Петр не удивился, не обрадовался, не попросил кузнеца пустить его в ход. Он окинул взглядом гору опилок, горбыли, два ряда ровно выложенных досок и сказал, усмехаясь:

— Я думал, и верно, у вас электростанция, а это что ж… — И, не докончив, полез в карман за кисетом.

Иван Сидоров побледнел от ярости: большей обиды, чем эта, ему нельзя было нанести. Остро взглянув на Петра, он хотел было напуститься на него, но сдержался и только сухо заметил:

— А курить здесь не разрешается.

Петр вышел. Поликарп Евстигнеевич, обиженно поджав губы, пошел за ним. Петр долго молчал и, уж подходя к дому, сказал:

— Бедновато вы живете… — Он засунул руки в карманы потасканной шинели с болтающейся на нитке черной пуговицей и, пристально взглянув на Поликарпа Евстигнеевича, доверительно сказал:

— Я, папаша, думаю другое, чем вы полагаете.

Навстречу им попались две подводы из колхоза Помозовой, приехавшие за тесом. Но Поликарп Евстигнеевич не ответил даже на приветствие возчиков, белокурого паренька Николая Астахова и курносой девчушки. Он удивленно смотрел на зятя и никак не мог понять, что это Петр сейчас нагородил.