На тихой улице

Когда такси довозит меня до дома, начинается дождь со снегом, и снежинки барабанят по металлу машины как пули. Я отвлекаюсь на мысли о Гранте, поэтому почти не замечаю фигуру, стоящую на другой стороне улицы, в падающем из гаража свете. Это Лукас, муж Джорджии. Он стоит сгорбившись со стаканом в руке и смотрит на косо летящий снег. Хотя силуэт в основном в тени, я вижу его лицо, когда на него попадает свет от фар, и выглядит он расстроенным. Я выхожу из машины, раскрываю зонтик, и такси уезжает. Задерживаюсь на мгновение, прежде чем забежать в дом, не зная, стоит ли сказать что-нибудь. Я неуверенно машу рукой, но Лукас не машет в ответ. Даже не шевелится. Затем дверь гаража медленно закрывается перед ним, и в поле зрения остаются только его ноги, а затем только темнота, когда внутри гаснет свет.

8 Джорджия

В субботу вечером я стою у раковины, чищу картошку и бросаю кожуру в мусорное ведро. Приближается ноябрь, темнеет рано, и еще до ужина начинаются сумерки. Из-за коротких дней жизнь в этом доме душит еще больше.

Эйвери сидит на высоком стульчике и играет с собственными кулачками, измазанными в яблочном пюре. Лукас входит через боковую дверь и останавливается, чтобы стряхнуть грязь с ботинок на придверный коврик.

– Ну вот, мои девочки, – говорит он, снимая пальто, и тут же наклоняется к Эйвери. – Ага, жареная картошка! Чем сегодня занимались? – игриво спрашивает он, и дочь повизгивает, сжимая и разжимая перед ним измазанные кулачки.

Ущипнув ее за животик и несколько раз чмокнув в голову, Лукас подходит ко мне и целует в щеку.

– Прости, до ужина мне нужно сделать пару звонков. Максимум минут двадцать, – произносит он, ослабляя галстук, и идет к себе в кабинет.

– Да, конечно, – рассеянно отзываюсь я, потому что вижу в окно Кору.

Она выглядит роскошно в синем бархатном платье и жакете, в которых собирается на благотворительный прием. Я слышала, как она говорила о шикарном ужине. При мысли об этом как будто крошечные пальчики постукивают по моему позвоночнику. Я вытираю руки кухонным полотенцем, откидываю голову назад и делаю глубокий вдох, а потом резко выдыхаю. Желание сидеть за столом в ресторане среди друзей, с мартини и живой музыкой – такая мелочь, но порой я чувствую, что от отсутствия таких мелочей могу погибнуть.

Лукаса нет дольше двадцати минут. Когда он наконец приходит, я ставлю на стол две тарелки с лососем и запеченной картошкой. Эйвери сидит на расстеленном на полу пледе рядом с моим стулом и играет, пытается засунуть треугольники и круги не в те отверстия на доске.

Я спрашиваю мужа, как прошел день, хотя выглядит он рассеянным. Мне всегда интересно послушать о его делах – истории об убийствах и вооруженных ограблениях так захватывают. Однако сейчас Лукас ничего не рассказывает, и я чувствую: что-то не так. Доев, он отодвигает тарелку и с улыбкой откидывается назад. Мое сердце замирает. Он вытаскивает из кармана пакетик с травкой и бросает на стол.

– Откуда это взялось? – сурово спрашивает Лукас.

Я чувствую, как с лица отливает кровь. Опускаю руку, глажу Эйвери по голове и притворяюсь дурочкой:

– Понятия не имею.

– Это было в сарае. Очень плохо спрятано, надо сказать.

– Что ты делал в сарае? – смущенно спрашиваю я.

Я-то думала, это идеальное место, потому что он никогда туда не заходит.

– Не спрашивай, почему я зашел в собственный сарай! – орет он, брызжа слюной и ударяя кулаком по столу.

– Почему ты решил, что это мое? Откуда я могла это взять?

– Отличный вопрос. Возможно, из наркоманского сквера, куда ты вечно таскаешь Эйвери, – ревет Лукас.

– Но это же… Зачем мне покупать травку? Да и откуда у меня деньги? Это… Нет… Это…

– Хороший вопрос. Отличный вопрос! – вопит он.

Я вижу, что Эйвери вот-вот расплачется, но знаю, что не стоит просить его понизить голос.

– Клянусь, Лукас. Слушай, все тамошние подростки… Может, они… Донна Николс сказала, что как-то раз застукала двух подростков, которые занимались сексом в ее гостевом домике. Может, некоторые просто…

– Каким образом ты разговаривала с Донной Николс? Она живет через две улицы.

– Она пробегала мимо и поздоровалась.

Я слышу отчаяние в собственном голосе, и меня это злит.

– Вот что я думаю, – произносит он уже спокойнее. – Я не знаю, как тебе удалось это достать, но уверен, ты хотела продать травку и устроить то же, что и в прошлый раз. – Лукас ждет ответа. – За идиота меня держишь?! – орет он, и Эйвери все-таки начинает плакать.

Лукас встает и хватает меня сзади за волосы, заставляя встать, а потом толкает к лестнице в подвал.

– Пожалуй, тебе нужно немного подумать об этом в одиночестве, – хмыкает он, и я вою, цепляюсь за дверной косяк, кричу, чтобы он не оставлял меня там. В нос снова ударяют запах затхлой воды из-под швабры и всех тех часов, которые я провела взаперти в подвале, и я не могу остановить дрожь и панику.

– Пожалуйста! – молю я. – Пожалуйста, не надо! Клянусь, это не мое. Я не собираюсь… Пожалуйста!

Я рыдаю и пытаюсь оглянуться на Эйвери, которая тоже ревет. Я должна ее успокоить. Я не могу провести всю ночь в подвале.