На тихой улице

Нельзя же стрелять в спину. Но тут Лукас натыкается на низкую ограду из колючей проволоки вокруг грядки с салатом, сделанную, чтобы не пробрались кролики. Он падает и до крови раздирает голень. А когда встает, оказывается лицом к лицу с Пейдж. Она стоит рядом с любимым креслом, прицелившись в Лукаса, и он поднимает руки, показывая, что сдается.

– Ладно, мать твою! – шипит он.

Скоро здесь будут копы, и Пейдж может держать его на прицеле до их приезда. Она оглядывается на меня и Эйвери, которая по-прежнему так надрывается от крика, что ее лицо стало пунцовым. Потом разворачивается обратно к Лукасу и без единого слова нажимает на спусковой крючок. На его груди расплывается красное пятно, и он беззвучно падает на землю.

Пейдж держит дробовик на вытянутых руках и дрожит всем телом. Лукас не шевелится. Эйвери плачет, а сирены уже совсем близко. Копы едут к нам? Почему? Сирены воют так громко. Пейдж не двигается. Наверное, у нее шок.

Она спасла меня. Больше Лукас никогда не вернется. Я слышу, как хлопает дверца машины, а сирены умолкают. Голос Коры зовет меня по имени. Она врывается в дверь. Все происходит так быстро и одновременно как в замедленной съемке. На мою ладонь падает капля крови, и я подношу руку к ране на голове, полученной от удара Лукаса. Никто не должен знать, что он пытался убежать и поднял руки, когда в него стреляли. Это была самооборона. Они увидят меня и поймут, что так оно и было. Лукас пришел за мной, и я должна была с этим покончить.

Я забираю у Пейдж ружье. Она не пытается мне помешать, просто смотрит на мертвое тело. Держу дробовик в трясущихся руках, наставив его на Лукаса, и тут сквозь кусты в сад влетают полицейские. Увидев у меня оружие, они на всякий случай вытаскивают свое, но я немедленно бросаю дробовик и опускаюсь на колени.

Пейдж кидается ко мне и обнимает. Конечно, нас разлучат, чтобы задать вопросы. Я крепко сжимаю ее руку и заглядываю ей в глаза.

– Я застрелила его. Мне пришлось.

Она кивает и тоже сжимает мою руку.

– Тебе пришлось, – соглашается она.

– Все кончено, – повторяю я снова и снова, стоя на четвереньках в грязи. – Все кончено.

Эпилог Год спустя Никола

Когда приходит письмо, я как раз выхожу из дома. Почтальон просит меня расписаться, а затем небрежно кивает и уходит, как будто в этом конверте не вручил мне новую жизнь. Трясущимися руками я засовываю письмо в сумочку и кладу Эйвери в коляску.

Знакомый соленый бриз с Кельтского моря приносит горечь. Я кутаюсь в плед и иду к пирсу. С тех пор как я вернулась в Корнуолл, ничто не воспринимаю как должное – ни холодную морось, ни вечно хмурое небо. Я улыбаюсь даже продавцам, зазывающей к себе назойливой гадалке, пожилому мужчине в кондитерской, склонившемуся над маленькой меловой доской, на которой печатными буквами написаны ежедневные спецпредложения, и улыбающейся грузной женщине в булочной, где я остановилась, чтобы выпить чаю и съесть две черничные булочки. Я передаю одну из них Эйвери, и мы садимся на потрепанную ветрами скамейку с видом на море. Я с наслаждением вдыхаю его запах.

Достав содержимое конверта, я невольно хватаюсь за сердце. Я думаю о Коре и Пейдж. Никто из нас не остался в Брайтон-Хиллз. В прошлом месяце Кора прислала мне фотографию, на которой стоит перед вывеской «Продается» у домика на пляже в Форт-Лодердейле [18] после того, как отвезла Мию в общежитие университета Флориды, а Пейдж сказала, что им с Грантом давно следовало переехать из того дома. Я прекрасно понимаю их стремление уехать как можно дальше. Пейдж и Грант навестят нас на рождественские каникулы, а потом, может быть, переберутся в штат Мэн, как сказала Пейдж. Или на Кейп-Код [19], они еще не решили.

Я не ожидала ничего подобного. Судебного процесса не было, прокурор даже не выдвинул обвинений. Свидетельских показаний и доказательств, что это была самозащита, оказалось более чем достаточно. История его насилия надо мной неоспоримо подтвердилась. Я была просто рада, что все закончилось. Больше мне ничего и не требовалось.

Но деньги… Я их не ждала, но вот они, у меня в руках. Закон, запрещающий супругам получать страховку, распространяется на умышленное убийство, но если это самооборона и государство не преследует виновного, то, как выяснилось, он не действует. Кроме того, Лукас оставил наследство. С одной стороны, мне не хотелось его получать, но с другой, я считаю, что это своего рода правосудие. Смотрю на цифру в чеке и не могу в нее поверить. Рассматриваю оборотную сторону, водяной знак и опять возвращаюсь к сумме. Закрываю глаза и прижимаю чек к груди.

Я свободна.

Благодарности

Огромная благодарность моему агенту Шэрон Бауэрс и замечательному редактору Бриттани Лэвери за то, что продолжают верить в меня и помогают ориентироваться в новом мире издательского дела. Они не только необыкновенно талантливы, но терпеливы и всегда готовы помочь. Мне очень повезло, что я работаю с ними.