На том стоим (СИ)

— Ты думал о себе, — насмешливо произнёс Волдеморт, слегка наклонившись к нему. — Я не осуждаю тебя, наоборот, понимаю и даже восхищаюсь твоим упорством. Ты был мне полезен, но мы оба знали, как всё закончится. Знали с самого начала, — он направил палочку на Теодора. — Пришло время проститься. Я мог бы проявить милосердие, Тео, но предатели не заслуживают лёгкой смерти.

Палочка с коротким свистом рассекла воздух.

Нотт дёрнулся как от укуса насекомого. Кожа на его лице и руках стала покрываться пятнами-нарывами, которые разрастались с каждой секундой.

На какой-то миг Регулус подумал, что Волдеморт довершит начатое, но тёмный волшебник выпрямился и, повернувшись на месте, растворился в воздухе. На платформу хлынул солнечный свет, до этого сдерживаемый стенками антиаппарационного купола.

Регулус кинулся к юноше, царапающему грудь, поспешно стянув с себя мантию.

— О Господи, — прошептал Блэк. Он понятия не имел, какое заклинание использовал Тёмный Лорд, но лицо и руки Нотта испещряли ужасные язвы, словно он долгое время сражался с ядовитой тентакулой. Регулус попытался приподнять Теодора, но тот схватил его за запястье и выдохнул:

— Ос-тавь, — в глазах Тео промелькнуло узнавание. — Возьми, — прохрипел он, безуспешно пытаясь достать что-то из кармана. — Не получается… Попробуй ты…

Регулус помог ему справиться со складками мантии.

— Это недостающая часть, — не веря своим глазам, пробормотал Регулус, когда Тео вытянул ладонь со сверкающим предметом.

Тео улыбнулся.

— Значит… не напрасно. Отдай его Грей…нджер. Она сможет вернуться обратно, в тот день… — он перевернул осколок. — Тогда всё забудется, как кошмарный сон, — сказал Теодор и резко закашлялся, когда язвы покрыли его горло. — Видишь? К началу… будто и не было… ничего. Прошлое не должно изменяться.

— Забудется, — произнёс Блэк, испытав горячее желание выбросить прочь этот ужасный предмет, избавиться от него сию же секунду. Он взглянул на Нотта.

— В какой день? Что забудется?

— К началу… Вернуться… шепни: «домой».

Тео закрыл глаза и умер.

========== Глава сорок четвёртая — Встречи и расставания ==========

Ранним утром улица ещё пуста.

Гарри в очередной раз прикоснулся к груди, проверяя наличие под ярким шарфом метаморф-медали. Было бы гораздо легче и разумнее воспользоваться мантией-невидимкой, но она буквально испарилась, пропав прямо из комнаты. Её мог забрать Сириус, признав в ней собственность своего погибшего друга, немыслимым образом попавшую в руки Гарри Дурсля, не имеющего на столь бесценное сокровище никаких прав. Так бы Блэк и подумал. Если мантия сейчас у него, то он скрипит зубами от ярости и считает, что Гарри попросту украл эту вещь из разрушенного дома Поттеров в Годриковой Впадине.

Нужно было убрать мантию отца в ящик или спрятать под матрас, но куда там… В последние дни Гарри ощущал себя выпавшим из реальности.

А ещё безумно хотелось спать. Однако стоило лечь, как мертвецы начинали мельтешить перед глазами.

Встречаться с разозлённым Сириусом не было желания, выслушивать советы Гермионы, а ещё хуже — утешения, совершенно не хотелось. К тому же, ожидали дела гораздо большей важности, и не имело смысла откладывать их разрешение дальше.

Один раз он уже допустил ошибку — восьмого января, стоя перед домом отца, когда так и не набрался храбрости преодолеть несколько заснеженных ступенек и постучаться в дверь родного дома. Подоспевшая Батильда Бэгшот стала невольной соратницей Гермионы, категорично решившей увести Гарри прочь. Грейнджер твердила об опасности раскрытия себя, изменения временных петель и прочей непонятной простому смертному ерунде.

Как он мог её послушать?

Гарри вновь взглянул на окна дома Эвансов — скромного коттеджа с покатой крышей.

«Красивый дом, не такой, разумеется, как у Сириуса», — размышлял Поттер и вдруг впервые задумался о том, почему Блэк никогда не рассказывал о своём наследстве? Зачем после Азкабана вернулся на Гриммо, если мог отправиться в особняк Альфарда?

Ответы на эти вопросы узнать уже не у кого. Тот Сириус упал в Арку и не вернулся, сколько Гарри не выкрикивал его имя.

Три дня назад он так же рьяно звал Джеймса — своего отца, мечась по обугленным развалинам, пока не наткнулся на безжизненное тело.

Гарри потряс головой, отгоняя навязчивый образ, и продолжил наблюдать.

Неподалёку от крыльца в вазоне лежали глиняные фигурки садовых гномов. Во внутреннем дворе грязными пятнами сверкали лужи, и только одинокий кедр возвышался над ними точно пика, устремлённая в небо.

Гарри изо всех сил надеялся, что в Коукворте прекрасная почтовая служба. Он пытливо всматривался вдаль, надеясь увидеть на дороге разносчика утренней прессы, а следом за ним кого-нибудь из Эвансов, забирающего свежий номер газеты. При самом удачном раскладе — саму Лили.

Невыносимое ожидание.