На торный путь

Однако прямой стычки не случилось. Сбитые пулями ногаи падали на землю, рядом валились раненые кони, в то время как уцелевшие татары, размахивая саблями, подскочили к самому строю. Казалось, вот-вот начнётся сеча, но степные лошади не пошли на острия пик, а принялись так шарахаться в сторону, что их всадники едва могли удержаться в седле. Нападавшие, сделав несколько отчаянных попыток, поняли, что разорвать плотный строй не удастся, отхлынули и, держась на приличном отдалении, опять принялись пускать стрелы.

Остановившийся было передовой отряд снова начал отход, и тут подоспела подмога. Посланные Минихом драгуны в конном строю начали обходить татар слева, в то время как возвращавшаяся к войску казачья сторожа внезапно показалась справа. Испугавшись обхода, ногаи порскнули в разные стороны и словно растворились в степи. Воспользовавшись неожиданной передышкой, русские скорым шагом отступили к лагерю и уже без помех укрылись за оборонительными рогатками, а их генерал, командир отряда, немедленно поспешил с докладом к фельдмаршалу.

Увидев, что подъехавший на рысях генерал не салютует как положено по артикулу шпагой, а прижимает рукой к щеке насквозь пропитавшийся кровью платок, Миних обеспокоенно спросил:

– Ранен?

– Татарская стрела зацепила. Не повезло… – с трудом, болезненно морщась, ответил генерал.

Было видно, что говорить ему тяжело, кровь, проступившая сквозь платок, уже приобрела бурый оттенок, но Миних всё же задал вопрос:

– Как татарва?

– Наскочили… – ответил раненый и, кривясь от боли, пояснил: – Но как мы пальбу начали… Ближе чем на сто шагов не подходили…

Генерал, заметно прижав пальцами платок, умолк, однако фельдмаршалу надо было знать больше, и он нетерпеливо бросил:

– Пленники есть?

Генерал лишь отрицательно помотал головой, Миних нахмурился, и вдруг откуда-то сбоку раздалось негромкое:

– У меня есть…

Фельдмаршал резко обернулся. Оказалось, что, пока он говорил с генералом, от рогаток тихо подъехала воротившаяся к войску казачья сторожа, и сейчас её начальник, оставаясь в седле, выжидательно смотрел на фельдмаршала. Первым желанием Миниха было осадить уж слишком вольно державшегося казака, но он сдержался и после недолгой паузы согласно кивнул.

– Ну, поведай, что вызнал?

– Хан со стотысячным войском в восьмидесяти верстах отсюда. Что мы идём, узнал дней за десять, а нападение делал Калга-султан.

– Выходит, хан рекогносцировку проводил… Умно. – Миних посмотрел на казака. – У тебя всё?

– Нет… – Казак сунул руку за отворот чекменя и, достав какую-то бумагу, протянул её фельдмаршалу. – Я цидулу привёз.

– Какую ещё цидулу? – удивился Миних и, принимая сложенный вчетверо лист, спросил: – Откуда взял?

– Запорожец-лазутчик доставил, – невозмутимо пояснил казак и добавил: – Запорожцы, они тут, в низовьях, все ходы знают…

– Ну-ну… – Миних развернул мятое письмо, прочитал, а затем, оторвавшись от текста, поднял голову и, встретив вопросительный взгляд генерала, сказал: – Наши люди ухитрились султанских гонцов перехватить. Теперь дают знать, что турки хану помощи слать не будут.

– Выходит, хан сам-один у Перекопа ждёт, – обрадовался генерал и, не отрывая платок от щеки, через силу заулыбался…

* * *

Парад и церемонию встречи было велено проводить на Потешном поле. Большой, имевшийся там, несколько вытянутый вдоль канала плац, до каменной твёрдости утоптанный солдатскими башмаками, был загодя смочен водой, дабы не поднимать пыли во время царского смотра. Для самой императрицы на малом взгорбке, что пришёлся неподалеку от царского дома, был установлен роскошный балдахин, навершие которого украшал вызолоченный двуглавый орёл. Для прочих были сделаны лавки, отделённые от подлого люда (коего уже набежало сюда великое множество) деревянной балюстрадой, обитой по такому случаю малиновым бархатом.

Измайловский полк, которому назначили смотр, был построен едва ли не с самого утра, и мушкетёры, стоявшие «вольно», уже было помалу стали опираться на ружья, когда, наконец, показался царский кортеж, и под приветственный гром литавр императрица Анна Иоанновна вошла под балдахин. Затем над Потешным полем пролетел трубный сигнал, тотчас встрепенувшиеся офицеры начали бросать грозные взгляды на своих, мигом подтянувшихся гвардейцев, и по команде командира, в сопровождении барабанного боя, полк начал движение.

Прапорщик Григорий Нерода, одетый по случаю парада в зелёный мундир, украшенный красной оторочкой, со шляпой-треуголкой на голове, маршировал церемониальным шагом, сжимая обеими руками свой эспонтон. Перед собой он видел напряжённо выпрямленную спину капитана, командира его фузилёрной роты, а рядом с ним шли подпоручик и поручик. Сам же прапорщик был совсем рядом с гвардейской шеренгой, но офицеру казалось, что это именно на него смотрят из-под балдахина, и Гриць изо всех сил старался не ударить лицом в грязь.