На трассе — непогода

— Ну, вот что, Володя. Мы, кажется, играем в прятки, — произнес он это так, словно рассердился на самого себя.

— Не понял, — усмехнулся Танцырев.

— Понял, — твердо сказал Ростовцев. — Маша знает о твоем приезде. Я ей сообщил. Она хотела тебя видеть.

— А ты этого хочешь?

— Нет.

— Почему?

— Если ты думаешь, что мы не забыли о твоей злости к нам, то ошибаешься. Сам понимаешь, четыре года не такой срок, когда об этом забывают совсем.

— Так какого же черта… — пробурчал Танцырев.

— Обожди! — прикрикнул Петр и поморщился. — Я должен досказать. И все-таки нам незачем это поднимать снова. У тебя было право судить, и ты судил, как мог. Теперь у тебя своя семья, у нас своя. Счеты сводить незачем.

Та-ак! Значит, он и в самом деле решил отделить их личное от дела; скажем прямо: это не каждому удается. Ну что ж, и он постарается вести себя так же.

— Ясно, — сказал Танцырев и встал. — Когда ждать утром машину?

— В восемь.

Странно — Танцырев вдруг почувствовал облегчение. Все расставилось на свои места, наступила ясность. И тут же неожиданно подумал о Ростовцеве: все-таки он умный человек, как бы хорошо было, если бы он всегда был рядом, — иногда чертовски не хватает эдакой вот откровенной простоты, — но это невозможно, слишком многое их разделило. Танцырев взглянул на свои манжеты — они изрядно затерлись.

— Ты не подскажешь, где можно купить здесь рубашку? — спросил он, словно хотел этим показать, что все главные их разговоры закончены.

— А что, нет сменной? — сразу же отозвался Ростовцев. — Мы ж одного роста. Здесь у меня есть две пары запасных. — Он, прихрамывая, быстро прошел к шкафу. — Даже новенькие!

В аэропорт Танцырев возвращался на «скорой», он сам не захотел, чтобы Ростовцев его провожал, да тот и не настаивал: вечером дорога еще тяжелее, а он не такой опытный водитель, и они вызвали дежурную машину.

Он устал, казалось, ничего особенного не произошло, но он устал, как после напряженной работы, и сидел, сощуря глаза, не глядя на дорогу. «Все расставилось на свои места», — снова подумал он, но тут же понял: это всего лишь утешение. Да ведь ничего и не расставилось, если брать по-крупному. Петр сказал: «Мы не забыли твоей злости к нам». Да и в нем самом приютилась неприязнь к Петру. Ведь недаром говорят, что трудно прощать людям зло, которое мы сами им приносим, и оно держится в тебе помимо твоей воли. Но никому не нужна эта злость, тут Ростовцев прав; это раньше он считал, когда был совсем молод, что жить нужно бескомпромиссно, отверг человека — и не подавай ему руки. Точка! Но люди устают от непримиримостей и крайностей, а бескомпромиссность приводит к слепому фанатизму… Но что же угнетало его, что заставляло его все эти четыре года возвращаться мыслями к Петру Ростовцеву? Он-то ведь отлично знал, что Петр был не виновен в смерти мальчика, в ней никто не был повинен — одна из неразрешимых ситуаций, где нет виновных и все же все без вины виноваты, потому что присутствует преждевременная смерть. И ложью было то, что Танцырев обвинил Ростовцева; то, что он выдворил его из клиники, — полбеды, но он еще кинул тень на его репутацию как врача. Это-то и было главным. Вот что лежало на его совести… Так чего же он хотел от этой встречи? Чтоб Петр сиял с него грехи?.. Смешно. Он ведь сам терпеть не мог всепрощенцев. «Мало спасать физически, надо и о духовном думать!» Да, красивая фраза, но все-таки в ней что-то есть!

Они подъехали к аэропорту, когда над ним висел желтый маслянистый свет огней, и Танцырев почувствовал, как ему захотелось снова очутиться в комнате, среди тех малознакомых ему людей, и удивился: как все-таки быстро человек привыкает к новому месту.

7

Семену Артынову с первого взгляда Лиза не понравилась: девочка в джинсах, спортивной курточке, курит сигареты, худая, коротко подстрижена, нос длинноват и вообще похожа на мальчишку, только глаза хороши — большие, серые, с красивым блеском; а вообще-то ординарная девочка, таких можно встретить в Москве на каждом шагу, они любят модные, жаргонные словечки, им все не нравится в книгах и кино, и еще любят прихвастнуть, что умеют пить водку и коньяк, не хмелея при этом. С такими Семен встречался до армии во дворе и на Тверском бульваре, с ними ему было скучно, поэтому когда он увидел Лизу, заметил, как она смотрела на актера Воронистого, то решил: пусть эта девочка живет своей отдельной жизнью. И все же она сумела его заинтересовать, и очень неожиданно.

Когда Николай Пельменщиков разговаривал с Михаилом Степановичем, втолковывал ему свое понимание добра, Лиза слушала все это, презрительно морщась, и как только Николай замолчал, а Михаил Степанович протянул свое непонятное «да-а», Лиза внезапно сказала:

— Глупость какая!

Михаил Степанович посмотрел на нее с любопытством, а Николай неторопливо обернулся, оглядел Лизу, словно примериваясь, стоит ли вообще обращать на нее внимание, потом все же улыбнулся ей.

— Что же глупость? — спросил он.

— Да все, что вы наговорили, — ответила она и дернула плечиками.

— А почему же?