На трассе — непогода

— Жарников! Ты понимаешь, что творишь?! Я тебя спрашиваю: понимаешь, что творишь?!

— Ты откуда взялся? — удивился Михаил Степанович.

— Я не взялся, — захлебываясь собственными словами, кричал Зыкин, — я на котлован приехал!

— Ишь какой герой!

— При чем тут герой? Вы завод угробите, понимаешь! Если мартен полетит… Ты зачем туда поехал? Думаешь, не знаю, зачем ты туда поехал? Мы с тебя за это еще в полном порядке спросим.

«С параллельного говорит», — отметил про себя Жарников и сказал, стараясь быть спокойным:

— Почему кричишь так, Зыкин? Ты хороший человек, сам инженер, мы тебя выдвигали, а ты теперь кричишь.

— Не выдвигали, а выбрали, — сказал, как припечатал, Зыкин. — И это еще не значит, что тебе поблажка будет. В ответственный момент с завода сбежал — и куда? К…

— Ну, договаривай.

— Что там договаривать, тут каждый знает.

«Как это все узнается», — усмехнулся про себя Жарников, а в трубку сказал:

— Ты хотел крикнуть: «К бабе», Зыкин. Вот как нехорошо, мы с тобой за культуру боремся, а ты… Возьми себя в руки, потом ведь стыдиться будешь!

Опять в трубке щелкнуло, теперь уж вклинился голос Спешнева:

— Есть ключ, Михаил Степанович. Сейчас сейф откроем.

— Ну, давайте, — сказал Жарников, окончательно обретя свою всегдашнюю деловую форму. — Я подожду. Только ты этого паникера больше к трубке не подпускай.

— Какого паникера? — не понял Спешнев, но тут же догадался, о ком идет речь, и смущенно протянул: — А-а…

Пока они там открывали сейф, искали папки со старинными планами, Жарников попытался представить, что произошло. Завод у них старый, еще с демидовских времен, но с той поры сохранилась лишь домна, похожая на средневековую башню, комсомол все собирается в ней устроить музей, да что-то затянули они с этим. За многие годы завод реконструировали не раз, большую перепланировку произвели в годы первых пятилеток, потом в войну, а лет пять назад снесли оставшиеся старые цехи, и построили два новых трубопрокатных, сейчас это большой завод, ну, не такой, как, скажем, Челябинский трубный, но все-таки это громадина; и, конечно, могло так случиться — древняя труба, которую клали еще мастера во времена Петра Великого, оказалась неуказанной в новых схемах водоснабжения, экскаваторщик поддел ее ковшом и выворотил. Котлован не такой уж большой, там глинистое место, и вода стремительно наполняет его… Нет, не дай бог, если она ворвется в цех, ринется под печи, где температура… Может быть и взрыв, все может быть, а главное — остановка неминуема, это на месяц, если не больше. Нет, Спешнев не даст, не такой он человек. Он придумает что-нибудь. Ведь хорошо кто-то сказал: закон настоящего производства — лучше избегать трудностей, чем преодолевать их. Да как избежишь, когда они сами лезут из всех щелей… Кто мог предугадать эту историю с трубой, когда она уходит чуть ли не в глубины веков, да еще экскаваторщик, наверное пацан какой-нибудь, увидел воду — и тягу. Ну, что там?

В трубке зашелестело.

— Есть, Михаил Степанович! — воскликнул Спешнев. — Так я и знал. Занятная схема. Вот, черти, как делали! — В голосе его звучало восхищение.

— Ты говори: в чем там дело?

— Труба-то у них на самотеке, Михаил Степанович. От озера под уклон идет, потому и давление сильное. И задвижка есть. Она у старой домны. Копать надо. Часа полтора провозимся.

— Вы шебаршитесь, а у котлована как?

— Насосы пока справляются, на пределе держим.

— Ну, действуй. Через час доложишь, все равно спать не буду. Слышишь?

— Сделаем! — крикнул Спешнев и повесил трубку.

Жарников постоял у телефона, он хорошо представил, как в заводском дворе идет авральная работа; на котлован, наверное, кинули пожарную команду, гудят насосы, гонят мутную, желтую воду к озеру; Спешнев вызвал бригаду землекопов, а может быть, подогнали экскаватор к домне, грунт там тяжелый, сбитый плотно, да, кажется, еще сверху шлаку насыпано, как же Спешнев думает, что за полтора часа справится?.. Только бы вода не ринулась в цех…

В комнате за шкафами заворочалась старуха дежурная, Жарников вышел в коридор, дверь на улицу была распахнута, слышно, как за крыльцом плещется дождь, но прохлады не было, в открытую дверь тёк парной воздух, смешивался с духотой коридора. В темноте шла своя жизнь: в комнатах храпели, бормотали, постанывали, а где-то совсем близко, за углом в коридоре, не спали, — может быть, мучила бессонница, а может, успели отоспаться днем и сейчас негромко разговаривали.

Возле бака с кипяченой водой стоял стул. Жарников сел, прислушался к тому, что говорил за углом хриплый немолодой голос, прерываемый негромким кашлем курильщика.