На трудном перевале

После долгих и отвратительных колебаний вопрос был наполовину решен и наполовину отвергнут. На помощь румынам решено было послать всего два корпуса. Однако переброску их отложили до 1 октября с тем, чтобы закончить её к середине месяца. При этом корпуса разрешили использовать только рядом с 9-й армией для смены румынских войск. Никто не мог сказать, что Румынии было отказано в помощи. Но по существу это был обман, ибо все эти маневры могли быть выполнены только к концу октября, и на целый длинный месяц перед смелым и быстро действующим врагом Румыния оставалась без всякой помощи. О посылке румынам техники и инструкторов Ставка даже не хотела говорить. В переводе на простой человеческий язык это означало, что Румынию бросили на произвол судьбы так же, как перед этим были брошены Сербия и Бельгия.

Естественно, немцы не стали ждать, пока скрипучая машина русского командования приведет в действие свои заржавевшие колеса. Они привезли в Трансильванию [130] несколько дивизии и перешли в стремительное наступление. Случилось то, что должно было случиться. Румынская армия под ударом вполне современной и технически оснащенной вооруженной силы немцев бросилась отступать. Первыми побежали генералы, у которых были автомобили. За ними потянулись офицеры, располагавшие конными средствами передвижения. Массы бойцов, которым нечего было защищать, кроме своей вопиющей бедности, брали винтовки на плечи и уходили в тыл, пока их не встречали офицеры, заранее уехавшие на «новые позиции». Лишь некоторые руководители, вроде генералов Презана и Василеску, делали безнадежные попытки остановить безудержное бегство. Ничего не могло сделать и главное командование, которое в ответ на приказ перейти в контратаку получило просьбу разрешить отойти еще на два перехода. Вслед за телеграммами, в которых сообщалось, что та или другая дивизия мужественно защищает перевал, приходили сведения о том, что дивизия организует контратаку в двадцати километрах позади той линии, которую она якобы только что обороняла. Трусость, беспардонная ложь переплетались с самоотверженным поведением отдельных частей и офицеров, опираясь на которых, главное командование делало отчаянные попытки восстановить порядок и сдержать натиск немцев.

fie лучше было поведение и русских корпусов, одним из которых командовал генерал Вебель. Эту фамилию я хорошо помнил по боям 1915 года в Галиции. Это его части стремительно бежали от Черновиц к Станиславову, не пытаясь оказать противнику никакого сопротивления и облегчая ему наносить удары в тыл армии генерала Лечицкого. Отрешенный Лечицким, Вебель получил повышение и был назначен командовать корпусом в 10-ю армию под Вильно. Про него рассказывали, что и там он вел себя не менее «доблестно» и также был отрешен от командования. Наконец его назначили командиром 47-го корпуса, присланного на помощь румынам. Немного спустя болгары перешли в наступление, и его корпус также стремительно покатился на восток. Только Дунай, на котором не было мостов, остановил бегство 47-го корпуса.

Разгром войск Румынского фронта развертывался с неудержимой силой. В оперативном отделе штаба главного [131] командования сидел сгорбившись, с маской страдания на лице, высокий, худой старик — первый министр Румынии Братиану. Он читал все сводки, получаемые с фронтов, в надежде увидеть в них что-нибудь ободряющее. Но тщетно. Поражение шло за поражением, отход за отходом, одна сдача в плен за другой{21}.

На это грозное для союзников зрелище с презрительной миной глядел только что приехавший представитель русской Ставки генерал Беляев. Это был еще нестарый генерал лет сорока пяти. Между собой офицеры называли его «мертвой головой». И действительно, его череп, плотно обтянутый сухой кожей, редкие волосы, глубоко сидевшие в глазных впадинах глаза невольно напоминали череп мертвеца. Но в глазах Беляева светилась своеобразная жизнь, чувствовался умный и хищный зверь. Несмотря на невзрачную, тщедушную фигуру, впалую грудь и нетвердую походку, это был своеобразный «воин» той поры, полной придворных интриг, подлости, наглости, распутинского авантюризма.

Генерал Беляев всю жизнь просидел в канцелярии военного министерства и отлично проник во все тайны бумажного удушения живого дела. Он никогда не командовал ни одной строевой частью, не жил с войсками. Он только писал бумаги и был «без лести предан» своему начальству. И вдруг ему вверили решающий судьбу осенней кампании театр войны!

Прибыв в Бухарест, Беляев с величественным видом принял своих ближайших помощников и сообщил им, что он решил привести в порядок расстроенный Румынский фронт и взять управление им в свои руки. Он тут же дал несколько ничего не значащих указаний и сказал, что думает обо мне генерал Алексеев, который запомнил мой доклад по поводу операций на Черном море и советовал генералу Беляеву в оперативных вопросах прислушиваться к моему мнению. К сожалению, сам Беляев в этих вопросах ничего не понимал.