На трудном перевале

Между тем румыны были сброшены с гор и отступали по равнине Валахии к своей столице. Австро-германцы преследовали их примерно равными силами. Было ясно, что Бухарест отстоять невозможно. Но в этих условиях можно было либо заставить румынские войска драться перед Бухарестом, либо сдать столицу без боя и, дождавшись прибытия русских войск, где-нибудь [132] на линии реки Серет задержать наступление противника, удержать часть Румынии в своих руках и, опираясь на эту часть, восстановить румынскую армию.

С этой точки зрения и нужно было подходить к катастрофически быстро развивавшимся на Румынском театре событиям. Но генерал Беляев подходил к делу совершенно иначе. Румыния интересовала его лишь с точки зрения той борьбы, которую он вел за портфель военного министра в Петрограде. Он считал, что если он будет доносить правду о событиях, происходящих в Румынии, то его телеграммы повредят ему самому. Отсюда возникло решение: сообщения с фронта должны быть полны оптимизма и восхваления той линии, которую проводили придворные круги. Беляев сознательно скрывал от русского главного командования то, что носило тревожный характер и что обязывало принять быстрые и решительные меры.

А положение все осложнялось. Немцы подвезли еще несколько дивизий и, переправившись через Дунай, атаковали румынские армии и с юга. Когда я доложил Беляеву об этом, нарисовал угрозу полного крушения румынской армии, если она будет продолжать нелепое, с оперативной точки зрения, сопротивление к западу от Бухареста, и предложил вмешаться в руководство румынской армией, Беляев остановил меня.

— Не наше дело волноваться за румын, — сказал он, — и не наше дело вмешиваться в их внутренние дела. Если им нравится оборонять Бухарест, пусть они этим и занимаются.

— Мы могли бы не волноваться, если бы поражение румын не заставило нас заполнять прорыв своими войсками, — возразил я.

— А это уже не наше дело, а нашего главного командования.

— Это прямая измена русскому делу! — снова не удержался я от резкого замечания, но Беляев равнодушно отнесся и к нему.

К 7 ноября развитие событий на Румынском фронте достигло своего апогея. Колебаться далее было невозможно. Надо было принимать решение: давать или не давать генеральное сражение перед Бухарестом. Для обсуждения этого вопроса в главной румынской квартире под председательством короля собрался военный совет. [133]

На нем присутствовали командующие армиями, начальник штаба главнокомандующего и его ближайший помощник майор Розетти, а также военные представители от русской армии генерал Беляев и от Франции генерал Бертелло. Король пригласил на совет, решавший судьбу его королевства и династии, большую часть совета министров во главе с Братиану.

Совет начался с доклада начальника штаба главнокомандующего генерала Иллиеску. Король внимательно слушал. Это был тщедушный человек невысокого роста, с бородкой клинышком, еще живой и подвижный, несмотря на свои 55 лет. Хотя обстановка была в высшей степени сложна, король внешне держался бодро и, рассчитывая на Францию, поддерживал у своих министров веру в лучшее будущее. Когда говорил Иллиеску, он сочувственно кивал головой, подбадривая его. Но министры, особенно Братиану, имели совершенно подавленный вид. Братиану сидел сгорбившись в своем кресле и, несмотря на свой высокий рост, казался маленьким. Застывшим, ничего не видящим взглядом он глядел перед собой и с трудом заставлял себя вслушиваться в плавно журчавшую речь черного, как смоль, толстого, легкомысленного и беззаботного Иллиеску, настроение которого невольно передавалось и другим: авось кривая вывезет, нечего унывать. Мрачно глядел на него сухой и суровый командующий 2-й армией генерал Авереску, вождь ультраконсервативной партии, как говорили, тесно связанный с немецкими кругами и решительно возражавший против вступления Румынии в войну.

Генерал Иллиеску докладывал, что, по его мнению, положение не столь уж безнадежно. Можно подтянуть кое-какие резервы, опереться на форты Бухареста и с шансами на успех дать противнику бой, защищая столицу. Иллиеску знал, что эту точку зрения разделял и король, что такой план разработали представители французского командования, и потому вовсе не интересовался тем, что из этого может получиться.

После Иллиеску слово взял генерал Бертелло. Он советовал королю сохранить то великолепное спокойствие, которое отличало его в пережитые трудные дни, и дать своим войскам приказ о переходе в решительное наступление. Генерал Авереску глядел на оратора с нескрываемым изумлением. Генерал Бертелло, имевший во всех [134] дивизиях своих офицеров французов для связи, не мог не знать действительного положения на фронте.

— Во Франции в начале войны, — говорил Бертелло, — был совершенно такой же период неудач, как сейчас в Румынии. Но французское командование не потеряло присутствия духа. Оно дало приказ о переходе в наступление, и получилось «чудо на Марне». Немцы были опрокинуты, и это спасло Францию.