На цыпочках

— Ну вот, мы их с вами и поставим, — сказал полковник. — Можно?

Я пожал плечами.

— Спрашивайте, мне все равно.

— Вы решительно отвергаете выдвинутые против вас обвинения? — спросил полковник, рассматривая сигареты в портсигаре.

— Да, — решительно ответил я. Но в моем голосе вовсе не было решительности. Вообще мне на это уже было наплевать, и, если я продолжал держаться прежних показаний, то только потому, что новые показания повлекли бы за собой новые вопросы, а мне и старых было вполне довольно.

— Из этого следует, — сказал полковник, вынимая сигарету из портсигара, — что вы настаиваете на идентичности.

— На какой идентичности? Простите, полковник, я сейчас плохо соображаю.

— Ну вы утверждаете, что являетесь разыскиваемым трупом.

— Нет, полковник, — сказал я, — я являюсь живым человеком, а что касается трупа, то я по-прежнему уверен, что здесь произошла ошибка.

— Вы — крепкий орешек, — сказал полковник, — вы стойко держитесь, и ваша стойкость вызывает у меня уважение. Однако вернемся к нашей с вами проблеме: вы утверждаете, что являетесь тем самым лицом, паспорт которого я вам предъявлял.

— Да, — коротко ответил я.

— Значит, вы утверждаете, что объявление по радио, заявление сержанта-десантника Шпацкого и неуверенность вашей жены — все это ошибка?

— Да, — сказал я, — могут же люди ошибаться?

— А вы? — сказал полковник, глядя мне в глаза.

— Что я?

— Вы можете ошибаться?

— Да, конечно, полковник, но я уверен, что не в случае с самим собой.

— Хорошо, оставим это в стороне, — сказал полковник, закуривая сигарету, — допустим, что я лично вам верю; даже не «допустим», а я вам верю. Да, я смело и открыто заявляю вам, что я вам верю. Более того, скажу вам больше. Знаете, что я скажу вам? Я скажу вам, что я отлично понимаю страдания вашей истерзанной души. Страдания души человека, ставшего жертвой ужасной ошибки, я бы даже сказал, роковой ошибки, — полковник вытащил из нагрудного со складочкой кармана носовой платок и высморкался, — я понимаю страдания вашей истерзанной души и глубоко вам сочувствую. Ну что на это скажете? — спросил полковник и выжидательно на меня посмотрел.

Я растерялся: этот поворот был для меня настолько неожиданным, что я растерялся. Я смотрел на полковника и не знал, что сказать. Полковник затянулся сигаретой, выпустил дым и дружески мне улыбнулся.

— Ну!.. — ободряюще сказал полковник.

Я не понимал: я некоторое время смотрел на полковника; все путалось у меня в голове, да и сама голова кружилась от слабости. Наконец, я смог говорить, можно сказать, что я обрел дар речи.

— Полковник, — сказал я, — значит, вы верите мне? Я правильно вас понял?

— Правильно, правильно, — закивал головой полковник, — абсолютно правильно: я лично вам верю.

У меня сейчас не было сил даже обрадоваться по-настоящему, так я был измотан; но сердце мое всегда было открыто добрым чувствам, а благодарность — это доброе чувство, так что я, сколько мог, постарался это выразить.

— Вы просто не представляете, насколько я вам благодарен, полковник, — растроганно сказал я, — вы просто не представляете, что вы для меня сделали, я вам этого никогда не забуду.

— Ну-ну, — отмахнулся сигаретой полковник, — ну что там, пустяки.

Я с благодарностью смотрел на полковника. Нет, свобода — это великая вещь, свобода — это самое прекрасное, что можно придумать; и что бы я там ни говорил раньше, в минуту упадка, что я, мол, и не хотел бы на свободу, потому что — проблемы; нет, какие там проблемы? Конечно, я уже всей душой был там, на свободе, дома, с женой. Свобода придала мне сил и веры в справедливость.

— Полковник, — все еще не веря в свое счастье, сказал я, — значит, я... нет, вы не подумайте: мне очень приятно ваше общество, и я так вам благодарен, что это невозможно выразить словами. Что слова? Пустой звук. Но я надеюсь впоследствии доказать вам свою благодарность на деле: я теперь буду очень осторожен, и ни в коем случае не поставлю себя в такое двусмысленное положение, как это случилось на этот раз; и мне очень неудобно, что я так вас затруднил — ведь вам пришлось с таким трудом распутывать это сложное дело. Пожалуйста, не подумайте: мне в самом деле очень приятно ваше общество, но, с другой стороны, мне бы очень хотелось увидеть свою жену: мне кажется, что я не видел ее уже сто лет.

— Хм! — сказал полковник.

Я посмотрел на него.

— Что, есть какие-нибудь затруднения, полковник?

— Хм, — повторил полковник, — боюсь, что вы меня неправильно поняли. Боюсь, что вы ложно истолковали мое доверие.

— Как, полковник? — не понял я. — Ведь вы же сказали, что вы мне верите.

— Я, лично, вам верю, — поправил меня полковник, — лично, я; но это вовсе не означает, что и все остальные в этом вопросе поддерживают меня. Согласитесь, что обвинения, выдвинутые против вас, независимо от того, истинны они или ложны, все-таки достаточно серьезны; и с этими обвинениями против вас выступили пресса и десант. Не стоит лишний раз повторять, что это достаточно авторитетно, но сами подумайте: как выглядит ваше заявление о тождестве в свете презумпции невиновности.